— Понял?
Я был ошарашен. Хотя до нас и доходили слухи о существовании приказа, который требовал беречь танковые кадры, непрерывные бои, которые мы вели, не давали возможности применить его.
— И когда же нам трогаться?
— Завтра с утра. Сегодня получите аттестаты на все виды довольствия. Я постараюсь перед отправкой еще раз заглянуть к вам.
Глебов уехал, заставив нас призадуматься над будущим.
В этот день появились у нас представители штаба дивизии и армии. Пригнали пять машин, выдали десятидневный паек и по лишней паре белья, заменили обмундирование. Начальник тыла дивизии Григорий Яковлевич Гуревич проявил особую активность.
— Ты, комбат, обеспечься всем. Расскажи уральцам, что у нас на фронте есть все, только не хватает танков.
Лес ожил. Взад и вперед сновали старшины, суетились кладовщики, к машинам подтаскивали белые сухари, консервы, мыло, махорку.
Снова превратилась в штаб-квартиру наша санитарная машина.
Меня донимал Москалев:
— Можно обратиться к подполковнику Глебову?
— По какому вопросу?
— Хочу остаться в дивизии. Не могу покинуть свою землю, колхоз, родную мать и сестренку. Ведь поеду на Урал — и больше на Смоленщину не попаду.
— А как же оставишь своих комсомольцев? Ты же знаешь, у нас впереди еще немало боев.
Понурив голову, Москалев побрел в свою роту.
Ночь перед отъездом была бурная. Слегка прихватывал мороз. В ротах развели костры, не спали, вспоминали события двух последних месяцев. Прибыв на фронт необстрелянными юнцами, комсомольцы стали мужественными, закаленными в боях солдатами, которые сами могут уже командовать танками и взводами.
Только перед рассветом ребята уснули, прижавшись друг к другу. А утром в полном парадном блеске выстроились танкисты на широкой поляне. Солнечным и погожим выдалось то сентябрьское утро. Взоры парней были устремлены вдаль.
Прибыл исполнявший обязанности командира дивизии подполковник Глебов. Прочитал приказ командующего армией о вынесении благодарностей личному составу батальона за успешные бои в течение двух месяцев.
Учащенно бились наши сердца, когда читали фамилии тех, кто представлен к правительственным наградам. Среди них с грустью услышали имена погибших друзей.
— Танкисты, — сказал Глебов, — передайте уральцам, что мы не пожалеем себя, чтобы отстоять Родину, и мы ее отстоим. Поезжайте, ребята, получите танки — и опять к нам, на фронт. Война только начинается, а кончим ее в Берлине. — Глебов сделал небольшую паузу, отдышался и продолжал: — В такой день не хотелось вас огорчать, но приходится, ничего не поделаешь: у вас будет другой комбат. Драгунскому присвоено звание капитана, и по решению Военного совета армии он сегодня вступает в исполнение должности начальника штаба дивизии. Командиром вашего батальона назначен старший лейтенант Коханюк.
По строю прошел легкий шумок. Все обернулись в мою сторону — я стоял на правом фланге батальона.
— Мне понятно ваше удивление, — продолжал Глебов. — Но вы отлично знаете, какие потери понесла дивизия за последние дни…
Коханюк подал команду: «Вольно! Разойдись!»
Я подошел к Глебову.
— Виктор Сергеевич, я же согласия не давал. Нет у тебя таких прав, чтобы оставить меня в пехоте. Не отрывай меня от батальона. Я его формировал, с ним два месяца воевал и хочу в дальнейшем вести его в бой.
Подошли командиры взводов и рот. Раздались голоса: «Пусть капитан останется с нами».
Глебов приблизился ко мне вплотную и сказал:
— Мне не дано права отменять приказ старшего. И вообще не нужно кичиться тем, что ты танкист. Для меня не менее почетно звучат слова «пехотинец», «летчик», «артиллерист». При одном условии, конечно: если люди, о которых идет речь, умело бьют врага.
Глебов уехал к себе на КП. Простились мы с ним холодно.
Было далеко за полдень, когда мои боевые друзья уселись в машины.
Я обошел всех, простился.
Коханюк поднял сигнальные флажки, подал команду «Внимание! Заводи!», и колонна тронулась по тому самому Ржевскому тракту, по которому в июле мы шли на фронт.
На пригорке у дороги остались три человека: Федорова, Лаптев и я.
Машины уходили все дальше на восток. Они постепенно превращались в маленькие черные точки, но еще долго в ушах у нас отдавались звонкие голоса ребят, звучали их слова: «До встречи в Берлине!»
