Генерала снова охватило волнение, и это было заметно окружающим.
— Нелегкой дорогой пришел я на это собрание. В трудное для Родины время я хочу быть членом партии, которая поднимает народ на борьбу с врагом, хочу быть в рядах тех, кто организует защиту Родины и всегда идет впереди.
Коваленко присел на пенек.
Люди молча следили за генералом. Глебов толкнул председателя:
— Чего замер, веди собрание.
Никто на собрании не выступал, зато в воздух взметнулись сотни рук. Проголосовали и мы с Ткачевым, хотя не состояли на учете в этой парторганизации. Не удержался и Петр Москалев, тоже поднял руку, забыв, что он пока еще комсомолец.
Партия в эти минуты приняла в свои ряды еще одного верного сына Кирилла Алексеевича Коваленко.
Поздно вечером мы возвращались в батальон. Прижавшись друг к другу, молча слушали тихое урчание мотора. Мысли снова возвращались к тому, что слышали сегодня на лесной поляне.
Как всегда, растормошил нас неугомонный Москалев.
— Товарищ комбат, на кого похож наш генерал?
— В самом деле, — очнулся от своих мыслей Ткачев, — наш командир дивизии кого-то напоминает…
Остаток пути прошел в шумных спорах. Москалев сравнивал Коваленко с Раевским и Багратионом, Ткачев — со Щорсом, а мне генерал Коваленко напоминал бесстрашного комиссара полка Пожарского, который погиб в боях на озере Хасан.
Под вечер к нам заехал генерал Коваленко. Он возвращался от командарма. Дивизия получила новую задачу.
— В чем она заключается? — осторожно спросил я комдива.
— Задача остается прежней: ни днем ни ночью не давать врагу покоя.
Генерал сидел на брезентовом стульчике, окруженный танкистами. Тихим уставшим голосом он рассказывал о положении на нашем Западном фронте.
— Танкисты будут действовать? — спросил Ткачев. Генерал отрицательно покачал головой:
— Туго без вас, но с недельку продержимся.
Узнав от Дмитриева об эвакуации с поля двух подбитых танков, Коваленко схватил его руку и долго тряс ее.
— Вы понимаете, что значат в такое время два танка?
— Конечно понимаем, иначе не рисковали бы жизнью.
— Сколько у вас машин в строю?
— Одиннадцать.
— Это не так уж мало, комбат. Но я вас все равно придержу. В конце месяца вы будете нужны до зарезу.
Командир дивизии обошел все роты, выпил крепкого чая и отбыл на свой командный пункт.
После этого посещения прошло не больше суток, и от Глебова поступила новая команда: быть готовыми к боевым действиям.
— Что-то случилось на передовой, — вздохнув, заметил Ткачев.
Танки выползли из своих капониров, заняли лесную поляну и выстроились в колонну. Надвигалась ночь. В лесу она казалась особенно мрачной.
В тревожном молчании танкисты ожидали приказа. Второй день не работала телефонная связь. Штаб дивизии переместился на новое место, и начальник связи, наверно, забыл о существовании танкового батальона.
Поздно ночью к опушке леса подкатил громыхающий мотоцикл. Из коляски вывалился человек, спросил, где комбат, и взволнованно протянул мне конверт.
Коханюк фонариком осветил бумагу. Это был приказ: «Выйти в район Есеной и не допустить выхода немцев в тыл».
— Чего вы нервничаете? — спросил я офицера связи, который доставил приказ.
— Немцы прорвали фронт, я едва добрался до вас.
— В чьих руках Батурино?
— Не знаю.
Я понял, что толку от этого человека не добьюсь, и приказал начать движение.
Головной танк помчал нас с Ткачевым на юг. Колонна сильно растянулась на неровной, извилистой дороге.
Вторая записка комдива настигла нас недалеко от Батурино. «Нигде не останавливаться, до рассвета быть на месте!» — гласила она.
Ткачев дернул меня за рукав:
— Давай разберемся в обстановке. Почему навстречу нам движутся люди?
Остановили группу бойцов. Старшим оказался командир стрелкового взвода.
— Что случилось?
— Фронт прорван, немцы вышли нам в тыл, они уже в Батурино.
— И много их?
— А кто его знает…
— Почему отходите?
— Приказ комбата.
Я выскочил из танка, за мной спрыгнул Ткачев.
Взводному приказал следовать за нами.
Впереди темными бугорками обозначались дома Батурино.
Навстречу нам из поселка бежали бойцы, мчались подводы и санитарные машины. Слышалась беспорядочная автоматная и винтовочная стрельба.
