Командир дивизии генерал-майор Кирилл Алексеевич Коваленко встретил меня очень радушно. Узнав, что в батальоне тридцать танков, генерал широко улыбнулся. Для него это был приятный сюрприз.
Коваленко представил меня группе штабных командиров, собравшихся на зеленой лесной поляне.
— Виктор Сергеевич, — обратился командир дивизии к стоявшему рядом с ним подполковнику, — остановимся на вашем варианте: пошлем Полякова и командира танкового батальона. Пусть проведут разведку боем, тогда прояснится обстановка.
Как тесен мир! С Виктором Сергеевичем Глебовым, к которому обратился генерал Коваленко, я был знаком. Он отправился на фронт одним из первых в нашей академии.
Через минуту, едва от нас отошел генерал, мы уже обнимались и по извечной мужской привычке колошматили друг друга по плечам от избытка чувств.
— Вот уж не представляю тебя без Белякова и Жмурова. Небось горевали хлопцы?
Глебову и другим однокурсникам хорошо была известна долголетняя дружба трех дальневосточных танкистов.
Перейдя к делам, начальник штаба рассказал о предстоящих действиях дивизии и изложил план использования нашего батальона.
— Ты тут часок-другой повремени, и мы вручим тебе боевой приказ.
Не теряя времени, я обошел различные отделения штаба дивизии, оформляя денежные, продовольственные и вещевые аттестаты. Ткачев притащил в машину номера дивизионной газеты «На защиту Родины», связался с политотдельцами.
Оперативный дежурный разыскал меня и повел к комдиву. Высокий генерал с трудом помещался в низком блиндаже. Тут же у походного столика сидел Глебов, подписывавший боевое распоряжение.
Комдив пригласил меня к столику, на котором лежала карта. Спокойным голосом заговорил:
— Только что из штаба армии получена сводка: враг овладел Духовщиной и развивает наступление на станцию Ломоносове. Мы ожидаем его к исходу завтрашнего дня. Вы, Виктор Сергеевич, — обратился генерал к Глебову, свяжите Полякова с танкистами, организуйте их действия на завтра. А вас, комбат, прошу завтра действовать решительно. Даже если пехота Полякова где-нибудь застрянет, отрывайтесь от нее и шагайте вперед. И обязательно притащите нам «языка». Три дня уже воюем, а кто перед нами, так и не узнали.
Коваленко, согнувшись, боком выполз из узких дверей.
В блиндаже стало сразу просторно и даже светло.
С КП дивизии мы уехали, когда уже стемнело. Я приткнулся в углу заднего сиденья машины и попытался уснуть.
Дорога была избитая, ухабистая. Нас бросало из стороны в сторону. Ткачев ерзал, не находил себе места. Рядом с шофером пристроился командир взвода лейтенант Петр Москалев. Из разговора выяснилось, что Москалев уроженец этих мест. Здесь, на Смоленщине, прошло его детство, а в нескольких километрах отсюда находится деревня Чуркино, его родина. Деревня была в руках фашистов, а мать и две сестренки лейтенанта не успели эвакуироваться.
Машина въехала в Батурино. Москалев попросил шофера остановиться и показал нам большое кирпичное здание школы-десятилетки. Два года назад он ее окончил. Райком комсомола направил юношу в Харьковское танковое училище. Петр досрочно окончил училище, ему присвоено звание лейтенант, и вот вместе с нами он прибыл на фронт.
Много интересного поведал нам Москалев. Особенно охотно рассказывал о родных и своем колхозе.
— Я здесь каждую тропку исходил! Каждое дерево мне знакомо! восторженно говорил он нам.
— Ладно, ладно, завтра проверим все ваши познания по географии здешних мест, — буркнул Ткачев.
Навстречу нам потянулись артиллерия и обозы. К линии фронта по опушкам леса гуськом пробиралась пехота. А в воздухе дежурил немецкий самолет-разведчик «горбыль».
Приготовления к предстоящим боям развернулись вовсю. Заместители командиров рот — эти, как их называли, вечные труженики-масленщики — не отходили от танков: регулировались моторы, гусеницы, заправлялись машины. В ротах проходили комсомольские собрания. Только поздней ночью уснули танкисты.
Рассвет в лесу наступил не сразу. Сначала между деревьями появились полоски серого цвета, потом осветилась поляна, резко обозначились контуры танков, у которых копошились люди.
