– Андрюша, – заговорила она, подумав, – вот скажи, пожалуйста, раньше моряки думали, что у старых кораблей есть душа, что они живые. Я знаю, я в книжках читала. А сейчас?
– Что сейчас, Юль? – переспросил я.
– А сейчас моряки верят? Ну вот ты, например?
Я усмехнулся.
– Я не моряк, я исследователь.
– Это все равно: ты же плаваешь по морям.
Я задумался. Мне сложно, неприятно и тягостно было бы думать о «Персее» или о нашем стареньком пароходике, не имеющем даже собственного имени, как о бездушных мертвых железках.
– Наверное, Юль. Да.
– Я вот к чему спрашиваю. Я ведь, – она чуть усмехнулась, – знаешь, я ведь филолог по образованию. Ну, то есть буду филологом… то есть… была бы…
Я хотел было возмутиться таким ее настроением, но она нетерпеливо махнула рукой, словно я мешал ей сказать что-то важное, и я промолчал.
– Я ведь знаю, Андрюша, что вот эти Священные Острова… Острова Яблок… Древние считали, что туда уходят души людей после смерти. Ну, по крайней мере, – души хороших людей. Может быть, души хороших кораблей тоже уходят куда-то в те края после того, как корабли умирают.
Я промолчал. Быть может, и так…
– Нас убьют? – спросила вдруг Юля.
– Да ты что? – возмутился я. – Да ничего с нами не будет. Все нормально, – кажется, голос мой прозвучал все-таки с некоторым оттенком фальши.
Юля кивнула. Как-то неопределенно.
– Там хорошо, ты помнишь? – совсем тихим шепотом спросила она, склоняясь к моему плечу.
– Да. Я помню…
Мы вышли на палубу, когда солнце уже коснулось ветвей высоченных сосен на берегу и золотило кору их стволов, играло огненными отблесками на мелкой озерной ряби. Было тепло и тихо.
Мы прошли на корму, чтобы быть подальше от часового на пристани; облокотились на перила – на те самые замечательные перила, по которым узнал я некогда в этом пароходике родного брата другого парохода, затонувшего у берега Клязьмы. Я закурил. Мы долго стояли молча.
Прогромыхал и смолк вернувшийся откуда-то на базу грузовик, снова упала тишина. И… что-то изменилось – неуловимо, но явственно. Тишина! Она стала другой!
На сей раз я приветствовал эту печальную предзакатную тишину, как старого друга, вернувшегося после долгой разлуки, как весть из родного дома. Видимо, что-то изменилось в моем лице. Юля повернулась ко мне, словно хотела что-то спросить…
Врата Перехода! Не знаю, почему и откуда всплыли во мне эти слова, но я понял вдруг значение этой тишины, которая всегда была со мной. Путь на Третью Сторону Переброса…
Эта тишина – нет, ощущение этой тишины внутри себя – привело меня в ту загадочную протоку, оно же (теперь я знал это точно) вело меня сквозь туман к Острову Яблок. Быть может…
– Андрюша, что? – очень тихо, видимо тоже ощущая магию момента, спросила Юля.
Я наклонился к самому ее уху, чтобы в любом случае нас не услышал часовой.
– Юленька, я… я должен исчезнуть отсюда, я не могу работать с ними. Ступай на берег. Черных уверен, что я был в третьей стороне один, а уже потом подобрал тебя. Говори ему так же. Помыкают, возьмут подписку о неразглашении и отпустят.
– А ты?
– Я… попробую. Наверное, не получится, но… я все равно должен. Ты же знаешь: сейчас можно вытащить из человека все, что угодно.
– Андрей, я с тобой.
– Юленька, ведь ничего не выйдет. Скорее всего.
Она вдруг улыбнулась – смело, почти весело.
– Ты забыл: обе дороги ведут Туда. Выйдет – не выйдет…
Я медленно распрямился, чтобы не спугнуть ощущение. Прошел на нос, потом на корму – снял со стопора обе швартовочные лебедки. Швартовы немного провисли, давно не смазанная носовая лебедка чуть скрипнула. Часовой, по счастью, не обратил на это внимания.
– Эй, приятель! – крикнул я ему. – Я заведу машину, а то аккумуляторы сели совсем: даже лампочки не светят.
Камуфлированный детина махнул рукой:
– Валяй.
Мой старенький пароход словно чувствовал свой последний день и решил прожить его гордо, с достоинством. Машина заработала сразу, без задержек и без единого сбоя; стальное тело парохода мелко задрожало, готовое к бегу…
Солнце, красным золотом пылавшее меж стволов сосен на береговом всхолмье, коснулось горизонта.
– Закат, Андрюша, – тихо сказала Юля.
