Внутри было тепло и сухо, климат контролировался, как на космическом корабле, но свет в окнах оставался серым, приглушенным. И все равно пахло дождем. Два разных слуги забрали у нее плащ и предложили принести в зал совещаний закуску или чашку чая. Она по привычке согласилась. Мысленно она уже разделилась между прошлым – где сидела с детьми или трупами-марионетками чужаков – и будущим, где излагала свои выводы по поводу последнего массового отключения. Для настоящего в голове буквально не осталось места.
Зал совещаний был красив. На стенах полированные панели розового дерева с тонкой золотой инкрустацией и не отбрасывающие теней светильники матового стекла. Трехо, Кортасар и Илич пришли раньше Элви и сидели вокруг стола с малахитовой крышкой. Трехо выглядел так, словно чувствовал себя не лучше нее, а Илич, пожалуй, еще хуже. Из них только Кортасар как будто прекрасно справлялся со стрессом. Элви почти не сомневалась: это потому, что ему безразлично, останутся ли в живых все остальные.
– Извините за опоздание, – начала она. – Вы, конечно, понимаете…
– У нас у всех много дел, – отозвался Трехо, то ли с тонкой подколкой, то ли без. Элви не поняла. – Впрочем, теперь мы все в сборе. И должны составить заявление по… последнему происшествию. Что может сказать по этому поводу верховный консул? Что нам известно? Полковник Илич, не желаете ли начать?
Илич откашлялся.
– Ну, мы в очередной раз столкнулись с событием, которое, по всей видимости, коснулось каждого в системе. И опять одномоментно. Я хочу сказать, что это, видимо, было единое, нелокализованое событие, охватившее… всех и всюду. По нашим сведениям, оно наблюдалось не менее чем в двух других системах.
Кортасар поднял руку, как в первом классе, и Трехо кивнул ему.
– А в пространстве колец? – спросил тот. – То же, что в системе?
– Неизвестно, – ответил Илич. – У нас в тот момент не было кораблей в пространстве колец. По некоторым признакам, находившиеся там суда, возможно… съедены, если это подходящее слово. Так же, как «Тайфун» и Медина. Но подтверждений у меня нет. Кажется, событие не соотносится ни с какими нашими действиями, однако наш флот в настоящее время присутствует лишь в ста двадцати системах. Если что-то произошло в других, мы можем об этом не узнать.
– Серьезно? – удивился Трехо.
– Потерю станции Медина невозможно переоценить. Контролируя бутылочное горлышко, мы держали на поводке всю империю. Без него…
Трехо, насупившись, откинулся назад, повел руками, предлагая высказываться Элви и Кортасару. Кортасар не обратил внимания, а вот Элви поймала себя на том, что готовиться отвечать, словно была чем-то обязана адмиралу.
– Если мне позволят попытку вписать событие в более широкий контекст…
– Прошу вас, – кивнул Трехо.
– Речь идет о природе сознания.
– Этот контекст слишком широк для меня, майор.
– Потерпите, – сказала Элви. – Если не касаться религиозных толкований, которые не по моей части, сознание есть свойство материи. Это трюизм. Мы состоим из материи, мы мыслим. Мышление – это то, чем занимается мозг. И в нем присутствует энергетический компонент. Известно, что электрический сигнал нейронов есть конкретный признак процесса мышления. Так, например, наблюдая за вашим мозгом в то время, как вы что-то себе представляете, я могу довольно надежно определить, воображаете ли вы песню или зрительный образ, по тому, возбуждаются ли зрительные или слуховые области коры.
– Понятно, – сказал Трехо.
– Мы не можем обоснованно утверждать, что человеческий мозг единственный обладает подобным сочетанием структуры и энергии. На самом деле, по многим признакам, у строителей врат имелась мыслящая структура – подобная мозгу, – материальная составляющая которой была совсем иного рода, чем у нас. Как ни смешно, мы обнаружили по меньшей мере одну подобную мозгу структуру – алмаз размером с Юпитер.
– Не понимаю, – сказал Трехо.
– Ну, вот у нас в термоядерных реакторах не применяется стальная обшивка. Мы используем магнитные ловушки. Магнитные поля выполняют в сущности ту же функцию, что и материя. Похоже, что сознание древних цивилизаций развивалось скорее на основе энергетических полей и, возможно, структур ненаблюдаемой материи, нежели на биологическом материале, из которого состоит наш мозг. В процессе нашего мышления, по некоторым признакам, задействованы квантовые эффекты. То, что истинно для нас, вероятно, было истинно и для них. Моя гипотеза – я работала над ней еще до того, как попала сюда, – предполагает, что наш мозг – своего рода полевая версия сознания. Без лишних сложностей. Без лишних финтифлюшек, зато устойчивая и работоспособная. У нашего мозга, возможно, предусмотрен механический запуск, и, когда квантовые взаимодействия, лежащие в основе нашего восприятия, нарушаются, их проще запустить заново. Звучит осмысленно?
