– Отдохнул бы ты, – сказал Каспар. – Сколько уже двойных вахт отстоял?
– Не знаю. – Алекс откинулся на переборку кубрика. – Но еще одну, думается, переживу.
– Если не помрешь, – уточнил Каспар. – Но дело даже не в этом. При такой напряженной работе начинаешь допускать ошибки.
Алекс хмуро взглянул на парня. Он понимал, что Каспар не хотел его обижать. И это понимание не позволяло ему разозлиться. Или, по крайней мере, выказать гнев.
– Вот как поймаешь меня на ошибке, я и брошу двойные, – сказал он. – А пока…
Каспар беспомощно поднял руки, и Алекс вернулся к еде. Текстурированная дрожжевая паста и груша с водой. Обед, если он после второй смены. Завтрак после третьей. Для него, получается, то и другое сразу.
«Предштормовой» уходил от лаконцев на мощном ускорении, но его не преследовали. Не посмели. Судя по новостям, почти никто не представлял, каким способом он прикончил «Бурю», поэтому и не хотели рисковать, нарываясь на повторение. И хорошо, что так, потому что напряженная гонка все яснее показывала, во что обошлась им победа.
С каждой сменой вылезали новые неожиданные неисправности. Вакуумные каналы, отказывающиеся проводить ток, регенерирующие пластины, переставшие регенерировать, утечки атмосферы, настолько слабые, что их обнаруживали только по медленному и неуклонному спаду давления. Алекс не был инженером, но он прожил на «Предштормовом» не меньше остальных, а в пространстве дольше, чем большинство из них – на свете. Если он не спал, то трудился, пытаясь не дать кораблю рассыпаться. И прекращал работу, когда изнеможение обещало, что он уснет быстро и крепко, без сновидений.
Ему не впервой было подавлять эмоции работой. В его жизни уже случались времена, когда он не мог позволить себе чувствовать того, что чувствовал. В таких случаях одни напиваются, другие ввязываются в драки или потеют до упаду на тренажерах. Он тоже перепробовал все это, но сейчас его спасал избитый «Предштормовой» с израненным и больным экипажем. Корабль давал Алексу работу, а его работа помогала кораблю выжить.
Но все же средство это было несовершенным. Он знал, что болен, и подозревал, что здоровья у него не прибавляется. Боль подступала в самые неподходящие моменты: когда он начинал засыпать, или еще не совсем проснулся, или ушел в свои мысли. Это ладно. Но еще и когда он ползал по техническим тоннелям в поисках обрыва проводки или в медотсеке, где он получал дневной паек медикаментов, не позволявших слизистой кишечника отслоиться от основы. Боль подкрадывалась тайком, и на несколько секунд он тонул в себе, в океане своего страдания.
Конечно, он горевал о Бобби, но чувства перехлестывали дальше. Когда становилось совсем плохо, он ловил себя на мыслях о скорой, женитьбе Кита. О Холдене и страшном последнем броске перед его пленением на Медине. О Таллисе, своей первой жене, и о второй, Жизель. Об Амосе – самой тяжелой из потерь, потому что он просто пропал без вести в тылу врага. Алекс мог так и не узнать, что с ним сталось. Он думал обо всех своих родных и о том, как их терял. Это было невыносимо, но он выносил. А через несколько минут худшее отступало, и он возвращался к работе.
Переход в систему Фригольда состоялся удачно, насколько можно было надеяться. Самый тяжелый груз Алекс свалил на Каспара. Скоро вся эта работа достанется ему, так что пусть привыкает. Они вошли на скорости, развернули траекторию к вратам Фригольда и стрелой выскочили в нормальное пространство. Теоретически считалось возможным войти из нормального пространства в кольцо под нужным углом и по прямой отправиться на следующий переход. На практике всегда приходилось немного подворачивать. Они метнули скоростную торпеду в единственное, что напоминало лаконскую следящую антенну, – превратили ее в пыль и только потом перешли к последней коррекции курса. Без «наперстков» большей невидимости все равно не добиться.
