– Странное дело, знаешь ли, – заговорил Холден. – Я утром видел доктора Кортасара – в большой спешке. Обычно он задерживается поболтать ни о чем. А сегодня так и рвался вон из кожи. Даже не нашел времени отхлестать меня по заду на шахматной доске.
– Он сейчас очень занят, – отозвалась Тереза. Голос был такой же разбитый, как она сама. – С пациентом. Доктор Окойе – она из научного директората. И еще ее муж. Она пострадала, и ее доставили сюда, чтобы отец мог с ней побеседовать. Ранена она не тяжело, поправится, но доктор Кортасар помогает в лечении.
Под конец своей речи она кивнула, словно переслушала и одобрила сказанное. Чуть заметный жест. Из тех, что, начни она играть в покер, привели бы к большим проигрышам.
– Сожалею, – сказал Холден. – Надеюсь, ей уже лучше.
Он не стал спрашивать, что с ней случилось. Он не будет докапываться. Оставит как есть. С точки зрения тактики было бы ошибкой добиваться большего.
– Эй, – снова заговорил он. – Может, ты бы предпочла это услышать не от меня, но, что бы там ни было… все уладится.
Глаза у нее округлились и тут же стали жесткими. Перемена не заняла и секунды.
– Не понимаю, о чем вы, – сказала она и, отвернувшись, зашагала прочь, шлепнув себя ладонью по бедру, чтобы подозвать собаку. Псина виновато переводила взгляд с нее на Холдена. Надежда на новую порцию колбасы боролась с опасностью огорчить своего человека.
– Иди уж, – сказал Холден, кивнув на удаляющуюся спину Терезы. Собака дружески тявкнула и умчалась.
Холден попробовал вернуться к чтению, но то и дело отвлекался. Он прождал около часа, потом убрал наладонник и отправился гулять. Поднимался прохладный ветерок. Холдену пришло в голову вернуться к себе в камеру за курткой, но он отказался от этой мысли. Сегодня маленькое неудобство представлялось вполне уместным. И он свернул к мавзолею.
Гирлянды цветов еще лежали под стенами. Красные, белые, нежно-пурпурные. Одни местные, лаконские, другие из гидропонных установок. Их будут менять, пока не поступит приказ перестать. А если власть забудет об отмене, на могиле Авасаралы до скончания века будут лежать свежие цветы.
Высеченная в камне женщина смотрела на него. Может быть, ее потаенная улыбка только почудилась Холдену. Как будто теперь, когда смерть избавила ее от ответственности за это масштабное, мерзкое представление под названием «история человечества», она наконец оценила его юмор. Он поднял взгляд, вспоминая ее голос, ее движения. И глаза, блестящие, умные и безжалостные, как у вороны.
– Что здесь творится? – тихо спросил он. – Что происходит у меня перед глазами?
Он не заботился, подслушают ли его. Вне общего контекста мыслей вопрос ничего не значил.
Он видел опустошенную Терезу. Гудящее потаенной тревогой здание государственного совета. Кортасара – полновластного, самовлюбленного, одержимого протомолекулой Кортасара – в тайном ликовании. Новый удар по сознанию и выпадение времени, по меньшей мере здесь, в системе Лаконии, а может быть, и не только. Возвращение Элви Окойе, использованное как предлог для присутствия здесь Кортасара. Потому что Кортасар был здесь нужен, счастлив здесь находиться и притом кто-то стремился скрыть истинную причину.
Все вело к одному: что-то случилось с Дуарте.
Если так, у Кортасара развязаны руки. А значит, его план подвергнуть вивисекции и убить дочь Дуарте, возможно, уже разворачивается на полную катушку. И еще Элви вернулась из командировки в другую систему, а значит, планы Холдена тоже могут стронуться с места. Началась гонка, и Холден сильно подозревал, что отстает в ней. Плохо. Он надеялся, что у него будет больше времени.
«Нечего скулить, хрен сопливый, – подала голос воображаемая Авасарала. – В одной руке надежда, в другой – дерьмо. Прикинь, какая горсть быстрей наполнится. И берись за дело».
Его смешок тут же перешел во вздох.
– Это правильно, – обратился он к умершей. На сей раз та не ответила. Развернувшись, он пошел назад к зданию, и тут налетел первый по-настоящему холодный шквал, пригнул стебельки, которые покрывали землю, но не были настоящей травой. К ночи наверняка соберется буря. Может, и снег пойдет. Снег везде одинаковый.
