Молвили сведущие, когда-то Никон Великий[12] был пресвитером[13] княжьей церквушки в Берестовом селении, что над Днепром. Он первым и вырыл в кручах себе пещеру, куда приходил творить молитву. А потом князь Ярослав Мудрый[14] приблизил его к себе, возлюбил его за учёность. В той же пещере поселился гражанин из Любеча — Антоний, который возвращался из хождения в греческую землю, где стал монахом-схимником. К печерскому отшельнику сбежались гонимые и обиженные, жаждавшие спрятаться от мира, который порабощал тело и душу. Говорили, к Антонию-схимнику убежал и первый русский митрополит Илларион, когда гнев византийцев обрушился на князя Ярослава за своеволие... Вот в те времена и Никон Великий объявился здесь... Кое-кто загадочно намекал, что Никон и есть Илларион, которого Антоний тайно постриг в монахи.
Все на свете знал этот Никон. Его келия была забросана свитками пергамена, книгами, глиняными и восковыми дощечками с таинственными письменами. Уже позже передал кое-что из своего богатства молодому ученику Нестору.
Нестор жил тогда в келиях, построенных первым игуменом обители Феодосием с Божьей и княжеской помощью. Строил он их руками черноризой братии, конечно. С того времени, когда мысль Нестора коснулась Слова и оно открыло ему новый мир, жизнь его в обители стала иной. Наполненной и тяжёлой. Как бы прозрел после многолетнего сна.
Всё, что исчезло, стало вдруг сущим. Великие брани, трудные походы, славные подвиги, а также обиды, распри, мятежи, лесть и гордыня людская. Он стал всё это осмысливать. И, осмысливая, стал записывать. Так, для себя сначала. И казалось тогда, что пергамен, засеянный зёрнами слов, дышал новой жизнью, что писало его вещее... Казалось ему, что золотом отсвечивают имена великих мужей. Но писал он и о низости, зависти, лести. Из этого ведь никчёмного бытия состоит жизнь! Из этой же чёрной грязи можно разглядеть и уразуметь святое величие...
Вспоминает нынче — снова горит душа. Грешил, грешил писаниями своими, ибо жаждал знать многое. Грешил и теперь, ибо припоминал суету людскую. Свою никчёмность припомнил... Как против Бога руку поднимал. Как с волхвами[15] водился... Извилистой стезей водил его диавол в молодые годы. А возможно, так Господь Бог ему определил, дабы он потом глубже мог вникнуть в жизнь и в силу Слова нетленного и в силу духа человеческого...
Давно когда-то, ещё при первых Полянских князьях[16], град Васильков называли просто: Княж-городок. В центре его стояли деревянные идолы — Дажьбога, Сварога и бога Перуна также. Ведь он был защитником славянского народа. У старых деревянных капищ[17] здешний народ творил свои моленья, приносил в жертву богу Волосу самых лучших быков, устраивал гульбища. Ибо так требовали Полянские боги — Род и Рожаницы, которые опекали полянское племя и беспокоились, чтобы сила его не иссякла. От тех давних времён и брал своё начало род славного Туряка. Там, где нынче вознёс свою главу храм Святого Успения, стояло девятиглавое приземистое капище Перуна. А напротив, за рвом, который ограждал святое место, где жили души добрых богов, начиналась улица. Первая изба принадлежала огнищанину[18] Туряку. Он был славен своей силой и упрямством. К нему прислушивались старые мужи на вечах, ибо Туряк умел своим мудрым словом повести за собой.
Этого Туряка боялся сам князь Владимир[19], часто заезжавший в Княж-городок. Во времена великой смуты, когда Владимир крестил землю и начал ставить церкви, силой принуждая всех молиться новому Богу, Туряк бросился к нему. Швырнул к его ногам свой меч, гордо повёл плечами и громко, дабы всё вече услышало, молвил:
— Княже, сечёшь древо, на котором сидишь. Губишь обычай, которым держится наш род. На землю нашу пагубу кличешь. Почто делаешь так?
— Молвишь сие, ибо неразумен есть! — вспыхнул князь Владимир. — Не познал мудрости книжной и не ведаешь Христова ученья. А он учит людей: многотрудная жизнь земная — ничего не стоит. Смерть принесёт настоящее отдохновение на небесах. Все равны перед Богом и его силой. Всем он дарует прощенье за грехи, коли уверуешь в него.
