Мудро сотворён человек. Немного ему нужно. Да не каждому эта мудрость доступна.
Гордята считал, что постиг и земную мудрость, и земное счастье. Думал сейчас лишь о том, как высвободить Руту от адского коромысла, где достать какие-то куны или медницы для хлеба насущного. Служить отныне никому не хотел. Да и не мог. Торговать нечем было. Что он умел?
Вспомнил, что умел когда-то лепить горшки. Спасибо Бестужам — научили. А больше — не умел ничего. Разве что любил ещё храмы из глины лепить — для забавки. Но на этих игрушках хлеба не заработаешь. Для горшков же нужен гончарный круг, гончарная печь...
Встретил как-то старого Бестужа. Рассказал ему о своей нужде. Старый гончар вечером прислал Брайка. Тот приволок гончарный круг. На другой день вдвоём с Брайком принесли в корзинах глину.
Помогли добрые подольские гончары...
Однажды на подворье хижины заглянула Милея. Молчала, осматривала чисто выбеленную избу, ровно подведённую красной глиной завалинку, тщательно залатанные дерюги на скамье. Так же молча подошла к сыну Руты — Гордяте-меньшему, подарила ему глиняную лошадку, которая высвистывала на все лады, когда в неё изо всех сил подуть. Потом подошла к Гордяте-старшему, который сидел во дворе за своим гончарным кругом, медленно водил пальцами по круглым бокам горшка.
— Сие сын Рутки, что ль?
Гордята не поднял глаз. Пристально всматривался в ровные полоски, остававшиеся на боках ещё мягкого горшка.
— Сие наш сын, Милея.
Малыш, раздувая от удовольствия смугло-румяные щёчки, счастливо сиял чёрными угольками глаз.
Лицо Милеи порозовело от возмущения.
— Ханский последыш, а не твой сын, Гордята. Думаешь, что собой прикрыл Руткин позор? Люди ведь знают, кого ты подобрал.
Гордята стиснул зубы, резко двинул ногой гончарный круг. Он закружился, затарахтел, и перед его глазами тоже всё закружилось — и горшок, который вырос из-под ладони Гордяты, вытянулся и вдруг превратился в длинношеий кувшин. Пальцы и ладони Гордяты прижали и отглаживали длинное горло кувшина — и оно всё вытягивалось и вытягивалось... и был уже это не кувшин, а высокая, стройная лагвица, будто лебедица.
Милея стояла рядом, ожидая от Гордяты ответа. Ведь он слышал её оскорбительные слова. Но он молчал, и его упрямое молчание вдруг унизило её. Она поймала на себе его быстрый насмешливый взгляд — и вся сжалась. Да, конечно, не принесла она ему дитя... Не смогла.
Но Милея не желала уходить со двора Руты побеждённой. От неё Гордята отказался — пусть знает, к кому пристал. Она собрала в себе все свои силы и горделиво тряхнула головой:
— Да и с боярином она...
Гордята долгим взглядом упёрся в её искажённое тихой злобой лицо. О, Милея, как видно, уже пришла в себя, оставив разгульные пиры! Тело налилось, появился румянец. И злость к тем, на ком легко вымещать свои обиды, захлестнула её всю... Хотел вытолкать гостью за калитку. Но Милея, почувствовав его настроение, ловко увернулась от него и подскочила к малышу, который стоял на коленях возле своей глиняной лошадки и вёл с нею беседу, показывая новой забавке свои игрушки:
— Погляди-ка, Воронец, какой у меня есть градок! Скок-скок! Скачи вот сюда. Здесь теремок стоит. Ну, свисти, свисти! Стой! А вот здесь храм. В нём живёт Белобог. Сие добрый бог, не бойся его. Он всем людям даёт солнышко и хлеб. А здесь живёт Ярило-идол. А это — Див... и Перун-защитник...
Милея наклонилась к мальчику, с удивлением прислушивалась к его словам.
— Этой забаве кто тебя научил? — сладким голоском обратилась она к нему.
— Отец мой, Гордята, — не отрываясь от игры, бросил малыш.
— Гм... — поджала она губы и гордо направилась к выходу.
Гордята подбежал к калитке и, как только рука Милеи её отпустила, быстро запер калитку на засовку. И лишь тогда облегчённо вздохнул... Гордята подумал, что он трижды счастлив, ибо судьба вовремя разлучила его с этой голубоглазой змеёй с кожей как шёлк и со сладким заискивающим голосом. Она хотела отравить ему жизнь именно теперь, когда он был так счастлив.
Посуду его — иногда похожую на головы каких-то причудливых птиц и зверей — киевляне покупали с удовольствием.
