Бережнов говорил с горечью и гневом. Не осмеливаясь больше молчать в такую минуту, лесовод проговорил стесненно:
— Революция разумна, необходима, неизбежна. Я — за нее…
— Да… в рукописи у вас это сказано, — кивнул Бережнов, сверяясь опять взглядом с Горбатовым. — Только вы там, кажется, забыли… о диктатуре пролетариата и о партии. Забыли? — и теперь он смотрел на лесовода, предоставляя возможность высказаться. Вершинин не воспользовался ею. — А ведь жизнь-то теперь мы строим! Мир вертится на новой оси… Страна поднялась из развалин, мечтая о будущем, и это будущее становится настоящим… Прикиньте на весах еще одно обстоятельство: вокруг нас, за рубежом, клокочет ненависть империалистов: Ватикан с весны зовет весь мир еще раз пойти против нас крестовым походом… уже две буллы к католическому миру написал папа римский!.. Мы и они — два противоположных стана.
В дверь опять постучались, Бережнов резко крикнул:
— Нельзя! Все это реальные факты, — продолжал Бережнов. — Капиталистическое окружение — это не соседство добрых, бескорыстных друзей, а огненное кольцо!.. Вам это хорошо известно… Пока никакая чужая армия не перешла наших границ, и дай бог, чтобы этого не случилось! Но в идеологии война идет большая!.. Это вы тоже знаете… Вот и скажите: помогает ли ваша теория народу укрепить социалистическое государство? Укрепляет ли она веру наших людей в собственные силы, веру в будущее?.. Тогда я за вас отвечу: нет, не помогает!.. Она уводит в бездорожье, в тупик, затуманивает сознание. А ведь надо поднимать массы, чтобы народ продолжал вершить великие дела! Поэтому и теория должна быть прогрессивной, ленинской! Вот в чем вопрос! Уж кто-кто, а вы-то, Петр Николаевич, должны бы знать дорогу… Определите же твердо, куда вам идти? Вперед, вместе с народом, с партией, или назад к прошлому? Выбирайте! — И, переменив тон, закончил более мягко: — А мой совет попомните: спокойно разберитесь — пока не поздно.
Близился конец занятий. За окном гудела, выла разыгравшаяся метель, которую Бережнов только теперь заметил, глянув в окно. Ветер со снегом хлестал ожесточенно в стекла, шумел, ударяясь в стену, царапался, крутил по железной кровле. Помолчав, Бережнов значительно переглянулся с Горбатовым — и Вершинин понял: решается главный вопрос — о нем лично, и зябкая дрожь проскочила по его спине.
— Я думаю, что мы, — заключил Бережнов, — на этом поставим пока точку? Хорошо, если не придется возвращаться опять к тому же… Возьмите вашу рукопись.
— Я могу быть свободным? — спросил Вершинин изменившимся голосом, тяжело приподнимаясь.
Но ему не успели ответить: зазвенел телефонный звонок, заглушивший трескотню машинок в соседней комнате. Бережнов взял трубку — оттуда слышался очень встревоженный крик продавца. Горбатов увидел: стало вдруг хмурым, почти злым лицо директора — и спросил, не дожидаясь:
— Что случилось?
— Толпа у ларька, толпа у магазина, кто-то взбудоражил людей… Алексей Иванович, сходи узнай, в чем дело. — Бережнов медленно, в раздумье положил трубку: — Тут что-то есть… какая-то пробежала по Вьясу черная кошка… Петр Николаевич, а вы что предполагаете?
— Трудно сказать, — пожал плечами лесовод. — Не знаю.
И подошел к окну. С возрастающей непонятной тревогой Вершинин смотрел на улицу, дивясь переменчивой стихии: в кипящей суводи дымились повети и крыши соседних изб, под окнами навивало высокие сугробы, в проулке бурлило, как в котле. А вскоре он уже не мог различить даже ближнего барака — все исчезло в тумане снежного неистового шторма. Железная крыша конторы сотрясалась, громыхала над головой… Циклон шел с запада, и, наверно, утихнет не скоро.
Впервые в жизни закрадывался в душу Вершинина страх перед завтрашним днем, который грозил ему из этой буранной приближающейся ночи. И он сказал:
— Что касается меня лично, я верю в силу партии, верю в людей. Работаю честно и, насколько могу, выполняю свои обязанности.
— Нет! — возразил Бережнов. — Это только слова, декларация. В наших условиях мало одного выполнения приказов, нужна глубокая, идейная убежденность, ясно видимая цель. Сомнения, неверие сводят на нет работу… Вы понимаете, что я имею в виду?
