Глава XII
Голоса двух станов
Утром этого дня, принесшего столько тревог и волнений, Вьяс просыпался медленно: как обычно, дымили избы, на подводах везли к баракам воду в бочках; медленно кланялся, скрипя от мороза, колодезный журавель, лесорубы спозаранку ушагали в лес, а еще раньше — вереница порожних подвод потянулась по лежневой дороге…
Ровно в восемь прогромыхал мимо полустанка товарный поезд, — жизнь в стране шла своим чередом, да и здесь, во Вьясе, ничто не предвещало беды.
Бережнов по дороге в контору зашел на лесной склад. Плотники, пильщики, шпалотесы уже приступили к работе, две артели грузчиков, напирая плечами, толкали пустые вагоны в тупик для погрузки авиапонтона.
Бережнову сегодня нездоровилось: мучил застарелый бронхит, открылся кашель, в обоих висках стучало. К постоянному недомоганию он привык, на работе оно почти не отражалось, но сегодня с самого утра чувствовал головную боль. К ощущению этой боли примешивалось некоторое беспокойство: как быть с Вершининым?..
Он знал: Петр Николаевич — самолюбив, горд, замкнут, обидчив, и нужна в подходе к нему осторожность. Внимательно прочтя вершининскую рукопись (тот дал ее с великой неохотой и боязнью), Бережнов понял: довольно старые пороки живут в сознании лесовода. Требовалось как-то лечить их, потому что они были отнюдь не безопасны. То, что придумал Горбатов, взявший инициативу в этом деле, Бережнову не нравилось, но пришлось уступить: Горбатов настаивал.
Раньше директора заявился в контору плотник Никодим — отец Палашки. Поджидая, он надумал позвонить в Красный Бор:
— Лесопилку мне… Это кто со мной разговаривает? Заведующий?.. А вот тебя мне и надо… Раму поставили вам, теперь дело за тобой: давай тесу, нечем нам полы настилать… Я — кто?.. А не все ли тебе равно? Ну, плотник, Никодим. Чего смеешься?.. Нет, мне до всего дело: я ведь не у Тихона Суркова работаю, а в леспромхозе… Коль не видишь человека, зря лишнего не болтай, — ничего я не с похмелья… И ты меня не поил… Отвечай: когда дашь тесу?.. Самого директора надо?.. Сейчас придет.
В этот момент и подоспел Бережнов, а увидав за столом плотника, улыбнулся:
— Здорово, «директор».
— Эй, погоди! — закричал Никодим. — Пришел он, вручаю трубку…
Но и настоящий директор подкрепил «распоряжение» Никодима — немедленно отгрузить половой тес.
— Ты их, Авдей Степаныч, почаще подстегивай, — дал совет плотник, — они тогда повеселее забегают… А нам, как мы есть настоящие ударники, — он прищурил глаз и подмигнул, — выставь винца: барак скоро кончаем… Работа наша — вольная, на ветру все время, — сугрева требует. Без него нам никак невозможно… Погода, видишь, какая: то мороз, то ветер… А ныне даже суставы ломит…
— Насчет водки — не заикайся… Выпил в Ольховке, полежал под бревном, мало тебе этого?
— Бывало, Тихон Сурков ссужал. — Плотник стоял на своем, переминаясь у порога.
Следовало припугнуть его, чтобы покончить, однако, миром:
— Если будешь просить водки, старшим над артелью поставлю другого. Приучил тебя Сурков попрошайничать… Купец давно помер, а ты все еще по-прежнему «на чаек» клянчишь. Как не стыдно!..
— Да я ведь не всурьез, а так, к слову. Не велишь — не стану… А с тесом-то их поторопи… Ну, я пошел, прощай пока, Авдей Степаныч.
— До свидания…
Во второй половине дня пришел Горбатов. Бережнов сидел, расставив на столе локти, широкоплечий, с чисто выбритым лицом; на нем был серый поношенный костюм и черная сатиновая рубаха, темные густые стриженые волосы торчали ежиком. Он то и дело подносил ко рту ладонь, откидывался к спинке стула и кашлял.
— Ты у нас — кашлюн, как углежог Кузьма, — сказал ему Горбатов. — Тот сорок годов в лесу живет — и сорок годов кашляет… Он хоть водкой с травами лечится, а ты чем?
— Ничем. Некогда заняться путешествием по врачам. Погода вон нехорошая, — кивнул Авдей в сторону окна.
