Глубокие раны - страница 22

Шрифт
Интервал

стр.

На станции, напрасно проискав состав с эвакуируемыми рабочими «Металлиста», они уже в восьмом часу пробились к дежурному диспетчеру, который за один день изнервничался больше, чем за всю свою жизнь.

Выслушав их через силу, диспетчер, морщась от постоянных звонков, резко ответил:

— Вы заводские? С «Металлиста»? Ну так ваш эшелон ушел. Ушел! В пять сорок.

Антонина Петровна охнула.

— А нам что же теперь делать?

Диспетчер с раздражением буркнул:

— Я-то, гражданка, при чем? Нужно было не опаздывать.

Забубнил стоявший перед ним микрофон, и он, обрывая на полуслове говорившего, закричал:

— Четырнадцатый? Семенов! Черт тебя возьми, я же говорил: немедленно отправляйте 608-77! Слышите, немедленно!

Виктор переглянулся с матерью, и они вышли из диспетчерской.

— Ну, что же теперь делать? — растерянно спросила Антонина Петровна.

Виктор, хмурясь, ответил не сразу:

— Придется идти пешком. Переночуем в Веселых Ключах у дяди, а там он, может, лошадь достанет.

Со страхом прислушиваясь, не летят ли бомбить, Антонина Петровна согласилась. Скоро они влились в общий поток беженцев и к полуночи измученные — несколько раз попадали под обстрел «мессершмиттов» — добрались до Веселых Ключей. Кое-как поужинав, они сейчас же легли спать; старухи — мать Антонины Петровны и тетя Поля — после того, как они уснули, еще долго ахали, обсуждая их решение уйти со своими.

Фаддей Григорьевич, успевший за это время сходить куда-то по вызову председателя, вернулся назад обозленный и сердито накричал на старух.

4

Несмотря на трудный, вымотавший все силы день, Виктор спал плохо, часто просыпался. Выходя на крыльцо, он каждый раз видел на лавочке Фаддея Григорьевича. Пасечник совсем не ложился в эту ночь… Увидев племянника, Фаддей Григорьевич гнал его обратно.

— Чего ты, стало быть, бегаешь напрасно? Сказано ведь — разбужу на зорьке. Лошадка готова, иди спи.

Виктор уходил назад в горницу, ложился на кисловато пахнувший овчинный тулуп, застланный чистым холстинковым покрывальцем, и опять засыпал.

А пасечник с возраставшим к рассвету беспокойством прислушивался к тревожному звучанию ночи. Многие не спали в эту ночь, то и дело слышался стук дверей, покашливание. Люди выходили на улицу послушать, поглядеть. И действительно, такие ночи в жизни не повторяются. Ясно слышимая артиллерийская канонада, доносившаяся со стороны города, то стихала, то разгоралась с новой силой; добрая половина небосвода на западе была охвачена зловещим заревом: там, по всей вероятности, горел город. Невидимые в ночи, с прерывистым воем летели на восток груженые самолеты, потом слышались тяжелые взрывы. Земля вздрагивала, стекла в домах дребезжали.

Фаддей Григорьевич, георгиевский кавалер прошлой войны, немало натерпелся в свое время на фронтах. Накануне семнадцатого года попал в плен и вернулся из Австрии лишь в двадцать первом. Сейчас он помнил лишь десятка два немецких слов, хотя в плену мог довольно недурно объясняться в самом необходимом с немцами. По возвращении домой любил, бывало, рассказывая односельчанам о далекой стране, вставить, как бы невзначай, одно-другое иноземное словцо и объяснить его смысл. «Хауз — стало быть — дом по-ихнему…» Ночь, последняя ночь лета и первая ночь осени, окрашенная зловещим светом пожаров, наполненная гнетущими звуками взрывов, гулом самолетов, всколыхнула в душе старого солдата воспоминания: окопы, залитые грязью, ряды колючей проволоки, бессмысленные атаки, в которых напрасно гибли тысячи солдат. Немецкий пулемет, взятый им где-то в Карпатах в пятнадцатом году, и первый за него «георгий», лицо немки-хозяйки и сохранившиеся в памяти слова…

«Вассер» — кажись, вода, — думал пасечник. — «Кальт» — холодина, мороз, «брот» — хлеб, «шнапс» — водка»…

— Ишь ты! — удивился пасечник вслух. — Скажи, не запамятовал!

Произнес и недовольно засопел: нашел над чем башку ломать! Будто и делов поважнее нету.

Фаддей Григорьевич сошел с крыльца и прошел на середину улицы. «Витька-то… юнец ведь… Поди, не выскочить ему из этой заварухи. Остаться тоже не останешься. Не ребенок, германцы живо к рукам приберут. По себе знаю — все соки из человека выжмут. Жадны, как черти. Из дерма норовят мед сделать».


стр.

Похожие книги