С тех пор, как он последний раз выходил на улицу, прошло не более часа. Пасечник, знавший, что и час в военное время значит многое, не удивился, когда увидел второе зарево, появившееся в небе теперь уже сзади — на востоке. Он лишь почувствовал, как екнуло сердце.
Незадолго перед этим над селом пролетело множество самолетов, от их гула встревожились собаки и куры. Но бомбежки пасечник что-то не слышал. Откуда же тогда зарево?
Прервав тревожные раздумья старика, с востока донеслась канонада. Пасечник по слуху определил: на востоке тоже били пушки. Там завязывался наземный бой.
Уразумев, что произошло, Фаддей Григорьевич больше не сходил с крыльца. Не стал он будить и крепко заснувшего на заре племянника. Виктор проснулся сам, когда солнце уже взошло. Одевшись, он накинулся было на старика, тот сердито блеснул глазами:
— Что кричишь без толку? Некуда, парень, деваться. В окружении находимся. Разумеешь ты это?
— Быть не может! — вырвалось у юноши. — Откуда известно?
Посопев носом, Фаддей Григорьевич ответил:
— Известно. Сорока, стало быть, на хвосте принесла. Хватит тебе ершиться — умывайся да пойдем завтракать. Картошку с малосольными огурчиками. А там, стало быть, что-нибудь придумаем.
Видя, что племянник по-прежнему с ним не согласен, пасечник почти насильно потащил его в избу, приговаривая на ходу:
— Послушай старика, не ершись. Тут с головой надо делать, не то сгинешь, как муха в заморозок.
Предположение пасечника подтвердилось довольно быстро: к обеду через село хлынули в обратном направлении, с востока на запад, беженцы из города. Дорога на восток была отрезана воздушный десантом, сброшенным немцами ночью в соседнем районе.
5
Погожей, на диво солнечной выдалась в этот год осень. До самого захода солнца летели серебристые паутинки, опутывали деревья, изгороди, избы — все, что попадалось им на пути. Закаты были тихие, с горящими, как жар, облаками.
Бабье лето.
Красневшие в садах гроздья рябины сочно выглядывали из гущи темно-зеленой листвы. Стаи молодых воробьев шумно купались в сухой дорожной пыли. На огородах и бахчах дозревали богатые урожаи овощей. А на полях кое-где еще стояли на корню зерновые; то, что успели сжать и сложить в крестцы, местами и в скирды, точили мыши. Поля обезлюдели. Редко можно было увидеть на них человеческую фигуру: это были в большинстве своем ребятишки, пасущие коров или овец. Не было оживления на улицах, иногда казалось, что село полностью вымерло.
Немцы не заставили себя ждать: на второй день к обеду через село на восток хлынули их войска, и чуткая настороженная тишина была разорвана надсадным ревом моторов, солдатским хохотом и руганью, истошным визгом свиней, закалываемых штыками, кудахтаньем кур.
Поток гитлеровских войск двигался, не останавливаясь и ночью. Часто по сторонам вспыхивала стрельба, — на восток прорывались наши части.
За сутки немцы истребили в селе почти всю птицу, разгромили пасеки. Бабы прятали уцелевших кур в плетеные корзинки и выносили их на огороды, подальше.
Фаддей Григорьевич, остро переживавший гибель своего любимого детища — пасеки, чуть не плакал. В колхозных кладовых немцы не нашли готового меда; еще до их прихода мед был вывезен по распоряжению председателя куда-то в лес, но никто не знал — куда. Шофер колхозной автомашины исчез вместе с председателем и машиной, а был ли еще кто с ними, — осталось неизвестным.
Офицер-интендант остановившейся в селе гитлеровской части узнал откуда-то о пасечнике и вызвал его к себе. Он долго допрашивал Фаддея Григорьевича. Старик стоял перед ним без фуражки, понурив голову, и на каждый вопрос офицера лишь разводил руками.
— Я, пан, подневольный человек. Мое дело, стало быть, за пчелками ухаживать. Откуда мне про мед знать? Про то председателю известно — его спросите.
Ничего не добившись, интендант выгнал пасечника.
Придя к своей избе, Фаддей Григорьевич долго стоял у крыльца, сдерживая распиравший душу гнев. На вопрос встревоженной жены, зачем немцы звали, ответил отрывисто:
— Меду, собаки, захотели. Мало им, что позори́ли все. А этого не ели? — Пасечник сунул в ту сторону, откуда пришел, увесистый рыжий кукиш и, плюнув, прошел в избу.
