А недалеко от нашей деревни табором на постой встали косари аж из-под самого Чебаркуля. Что свое было — бедно-богато, а выкосили, но скот-то кормить надо, вот к нам и пожаловали.
Поставили палатки. С зарей на работу. Мужики косят, бабы стогуют, все как полагается, чин-чинарем. Ну, а для мужиков, понятное дело, из дома вырвались, как не выпить. Сбрасываются, кто чем богат, по вечерам гонца к нам в магазин шлют. Подобралась компанейка любителей грешного этого дела. Но это все не больша́ беда, пока все хорошо шло.
А как-то утром просыпаются — повариха ихняя орет.
— А-а-ах… Обворовали, нехристи, обокрали…
Палатка с продуктами у них в стороне стояла, так она вся разорвана, будто ножом полосовал кто. Ящики с консервами разломаны, крупа вокруг палатки рассыпана. Стали проверять — много ли украли? — оказалось, и не обворовали их вовсе, а так, нашкодил кто-то, напакостил. Мужики матерятся, бабы охают, молодежь ругают.
— Пацанье это все, пацанье местное…
— Знамо дело, они, кому еще…
— Нешто взрослый человек на такое дело позарится.
Решили милицию вызвать.
За Васькой, участковым нашим, сбегали. Васька рад — работа нашлась, а то спокойно ему жилось, скучно. Да и любому надоест одни семейные скандалы улаживать. Прибегает он живо с собакой своей. Собственной его дрессировки зверь. Вот, а собака, замест того, чтоб след взять, на месте завертелась, закрутилась, к ногам Васькиным жмется. И хвост к животу прилип, ломом не оторвешь.
Ваське-то — стыд и срам, хоть голову под френчик форменный прячь, как страус свою под крыло. Ведь и с деревни народу много посмотреть пришло. А он ведь собакой хвастался перед ними, как секретарша председателя новой юбкой.
— Теперь мне только учини кто безобразие, вмиг по следу сыщу.
Вот и сыскал, такое дело, у всех на глазах. Так что, ничего Васька сделать не смог. Поползал на коленках, все, вроде бы, рассмотрел, да увидеть ничего не увидел, затоптали все косари. Составил протокол и ушел. А что? Он и не мог ничего найти. А в деревне уж давай мальчишек по очереди вызывать, выпытывать. А они тоже духом об этом не слыхивали. Его сами расспрашивают.
На этом дело вроде бы и кончилось. Отработали косари еще день. Никто и не подумал на ночь дежурного оставлять. Да хоть тебя возьми, хоть меня, кто, умный, нашкодив, снова вернется…
А этот вернулся.
Встают утром — опять двадцать пять — давешняя история. И снова гонца за Васькой. И к палатке уже никто не подходит, чтобы следы не стоптать, чтобы не получилось как в первый раз, когда словно стадо мамонтов вокруг палатки проплясало.
Тут уж Васька без собаки пришел, от стыда подальше. Он же до милиции шофером работал, знает шоферской закон: не уверен — не обгоняй. Так что сам опять на колени не хуже пса своего, и давай ползать. Ползал-ползал, но нашел-таки медвежий след. Будто нога детская ступила, а сантиметров на пять впереди — когти траву собрали под себя и в землю ушли.
Для Васьки на этом работа кончилась.
А косарям что делать? Повадится зверь — не отвадишь. Да ненароком еще задерет кого. Порешили убить. Ружья-то у них нету, да зря что ли деды прихвастывали, как с рогатинами на охоту хаживали, вот и эти — наточили вилы да косы, гуртом-то все не так и страшно. Сели вечером, поджидают. А для храбрости и выпили, да хорошенько выпили-то. Ждут его, ждут, а зверя нет, хоть ты лопни со злости. А в глазах у всех туман уже, кемарить начинают, по-лягушечьи жмуриться. И тут слышат, захрапел кто-то, уснул, значит, в ожидании. Или просто после рабочего дня устал так, или перехватил лишка для поднятия духа боевого. Оборачиваются, чтоб прикрикнуть — глядь, а это медведь храпит. Они его с одной стороны караулят, а он с другой подошел неслышно — ведь зверь-то он страсть какой любопытный, интересно ему, что люди делают, вот и стал с ними ждать. И не вытерпел такого ожидания долгого. Заснул.
Потихоньку поднялись мужики, окружили, вилы выставили, а подойти не решаются, вдруг как проснется. Медведь-то просыпается не как мы с вами, ему глаза продирать не надо, он сразу со свежей головой. Ждут чего-то мужики, а он и вправду проснулся. От взглядов, должно быть. Это любой зверь хорошо чувствует — взгляд человеческий. Даже во сне. Проснулся, встал, зевнул громко, на людей смотрит. Видят мужики — зверь смирный, не бросается. А тут он еще мычать давай. Не рычать, как зверю положено, а мычать, что твоя корова. Кто-то и сообразил, поставил перед ним ведро с остатками каши. И надо же, съел медведь. И ведро дочиста вылизал. Мыть не надо. А им смешно. Вылили в ведро бутылку вина, что на утро кто-то оставил, для поправки здоровья. Он и вино выпил. И еще мычит. Мало ему, просит. Однако в тот раз больше не дали.
