Хлопнула дверь в сенях, шаги послышались. Вошел Володя. От него пахнуло свежестью, легким и приятным морозным воздухом. Тимофей пожалел, что Володи не было при начале разговора. Пусть бы полюбовался, как он инспектора дурачит. Хоть и чужой человек, а себя показать и перед чужим приятно. Пусть знает, какие мы…
— Здравствуйте.
Инспектор обернулся к Тимофею, и тот острым взглядом охотника, привыкшим замечать все мелочи, уловил в какое-то мгновение в его глазах злость, быструю, как выстрел, и сразу же пропавшую, растворившуюся в нужном для разговора и уже обоюдно принятом ими взгляде.
— Здорово, здорово… Вот и компаньон прибыл, — снова повернулся Шумилкин к Тимофею и продолжил разговор, словно его не интересовал пришедший. — Так, говоришь, отдыхаешь, бездельничаешь?
— А как же, заслужил, кажись… Вот, водочку попиваю, — он налил рюмку себе, Шумилкину и Володе и поднялся, желая якобы сказать тост.
— Я не помешал? У вас тут разговор? — спросил Володя, присаживаясь к столу с угла, чтобы можно было одинаково видеть и Тимофея, и инспектора.
Тимофей молча пододвинул ему рюмку и демонстративно прокашлялся, как кашляют ораторы перед речью.
— Так вот, мужики. Много я лет по тайге ходил. А сколько обувки порвал и травы стоптал — не счесть. И все это время мой лучший друг Шумилкин, — он ехидно улыбнулся прямо в глаза инспектору, — свою обувь стаптывал и ту же траву мял. Да, пожалуй, побольше моего наберется, он, кажись, тяжельче меня будет. По моему следу шел. Все хотел меня в чем-то уличить. Я сейчас на пенсии. И ему пора бы отдых знать, раз уж такое дело, раз уж не поймал меня за столько-то лет, значит, думаю я, уж и не поймает. Верно я говорю? И за это дело предлагаю выпить. Мы свое дело делали как могли: он — свое, я — свое. За это дело! А кто куда стрелял — разве сейчас разберешь…
Он выпил.
— Тост, как на праздник, — улыбнулся Володя и тоже выпил, заморщился.
Инспектор выглядел побитым, по лбу его катились крупные капли пота. Он вытер их рукавом толстого домашней вязки свитера, взял рюмку, выпил и с грохотом поставил на стол.
— Хватит дурака валять!
— Эт ты о чем? Или опять старое вспоминаешь? Забудь… Забудь… Не поймал и не поймаешь…
— Хватит, я говорю, — повторил инспектор и мгновенно сбросил, как маску, с лица улыбку, беспомощную и вызывающую жалость, даже свой тяжелый живот подобрал. — За все время подходит платить по счету.
— Кому платить-то? А? Кого поймал, тот пусть и платит. Или не знаешь законов? — Тимофей не изменил тон, он все так же смеялся в душе и издевался над инспектором, хотя внешне выглядел подшучивающим добрячком.
— Прав ты, прав, не тебе платить. Не смог тебя за руку схватить. Согласен. А вот совесть у тебя есть? Сейчас, когда нам с тобой скоро на тот свет отправляться, ты можешь подумать, сколько добра людям сделал, а сколько зла? И не только людям, вообще — миру. Есть, спрашиваю, совесть?
— А почему же у меня ее не должно быть? Я человек порядочный. Даже в магазине без очереди никогда не лезу. Почему-то стесняюсь. Понимаешь…
— Ты знаешь, что натворил?
— И что же я такого натворил? Будь так ласков, сообщи… А то сам я чего-то не припомню…
— Э-э-эх! Не первый год в тайгу ходишь. Знаешь, что такое шатун, а ты сидишь, смеешься, радуешься, думаешь, надул Шумилкина! Эх, я-то еще думал, ты человек… Никогда бы не поверил, что ты пустил медведя в тайгу, когда знаешь, что там люди посторонние, не охотники…
— Великое дело — шатун… Подумаешь… — отмахнулся Тимофей. — А что, правда, что ль, объявился? Так убьет кто-никто. Охотников-то на шкуру много найдется. Шатуна по закону можно стрелять. Здесь даже ты не придерешься.
— Да, может, и убьют…
— Надо же — шатун… — продолжал притворяться Тимофей. — И откуда ему взяться?
— Даже наверняка убьют. А пока он человека на буровой задрал. Парня молодого.
Шумилкин встал, не глядя собеседникам в глаза, сунул руки в рукава шубы, достал из кармана и бросил на стол пять патронов с прозрачными пластмассовыми гильзами. И вышел.
Стоял Тимофей, как оплеванный, — понял он, что Шумилкин выследил его на это раз, поймал, но неизвестно почему на половине бросил расследование, решил отпустить его, простить, помиловать, как милуют преступника.
