Ей было жаль себя при мысли, что ее роман жалок; она вздыхала о том, что в этот тусклый, строгий час он представляется ей таким глупым.
Потом в страстном порыве к бунту, всколыхнувшем всю ее ненависть, она подумала: «Чем мельче и глупее этот роман, тем больше вина Главной улицы! Я увидела, как я жажду бежать от нее. Все равно куда! Я готова на всякое унижение, лишь бы бежать. И в этом повинна Главная улица. Я пришла сюда, горя желанием делать добро и работать, а теперь… только бы вон отсюда!
Я им так доверяла. Но они хлестали меня розгами скуки. Они не знают, они не понимают, как нестерпима их самодовольная скука! Как муравьи или августовское солнце на живой ране.
Глупо! Жалко! Кэрол — чистая девушка с легкой походкой — шмыгает и шепчется по темным углам, сентиментально ревнует на церковных ужинах!»
К завтраку муки утихли, забылись, как ночной кошмар. Остались только душевная тревога и нерешительность.
IV
Мало кто из аристократов «Веселых семнадцати» приходил на трапезы баптистской и методистской церквей, где Вудфорды, Диллоны, Перри, мясник Олсен, жестянщик Брэд Бемис и староста Пирсон в обществе друг друга находили спасение от одиночества. Зато вся знать посещала празднества на открытом воздухе, которые устраивала епископальная церковь. Там они чувствовали себя превосходно и были холодно-вежливы с людьми иного круга.
В этом сезоне прощальный праздник такого рода, с японскими фонариками, карточными столами, пирожками с курятиной и неаполитанским мороженым, устроили Хэйдоки. Эрик уже не считался совершенно чужим. Он ел мороженое среди людей, принадлежавших к лучшему обществу. Тут были Дайеры, Миртл Кэсс, Гай Поллок, Элдеры. Сами Хэйдоки относились к нему свысока, но другие не сторонились его. «Никогда, — думала Кэрол, — не быть ему одним из столпов города, потому что он не увлекается ни охотой, ни автомобилями, ни покером. Он подкупает лишь живостью и веселостью, а это в нем не самое главное».
Когда Кэрол подозвали туда, где в окружении гостей стоял он, она высказала несколько весьма верных замечаний о погоде.
Миртл крикнула Эрику:
— Пойдем! Что нам делать здесь со стариками!. Я хочу познакомить вас с замечательной девушкой. Она приехала из Уэкамина и гостит у Мэри Хоуленд.
Кэрол видела, как он рассыпался перед гостьей из Уэкамина. Потом, тихо беседуя, прогуливался вдвоем с Миртл. Не выдержав, она сказала миссис Уэстлейк:
— Смотрите-ка, а Вальборг и Миртл — прямо неразлучная парочка!
Миссис Уэстлейк странно поглядела на нее и лишь затем ответила:
— Да, в самом деле.
«Что за безумие так говорить!» — подумала Кэрол.
Чтобы придать себе уверенности, она обратилась к Хуаните:
— Как очарователен ваш газон при японских фонариках!
В это время она почувствовала, что Эрик хочет подойти к ней. Он просто прогуливался, заложив руки в карманы, и даже не смотрел на нее, но она знала, что он зовет ее. Она отошла от Хуаниты. Эрик поспешил ей навстречу. Она холодно кивнула ему и порадовалась своей холодности.
— Кэрол! Мне представляется великолепный случай. Не знаю, не лучше ли это даже, чем ехать на Восток изучать искусство. Миртл Кэсс говорит… Вчера вечером я заглянул к ней и долго разговаривал с ее отцом. Он сказал, что ищет молодого человека, который стал бы у него работать, изучил бы мукомольное дело и со временем, может быть, сделался заведующим. Я разбираюсь в пшенице еще с того времени, как жил на ферме, и потом в Керлу я месяца два работал на мельнице, когда мне осточертело шитье. Что вы об этом думаете? Вы говорите, что всякая работа прекрасна, если ее делает художник. А мукомольное дело такое нужное! Что вы об этом думаете?
— Подождите! Подождите!
Лаймен Кэсс и его худосочная дочь ловко подвели бы податливого мальчика под общий ранжир. Но разве их план поэтому ненавистен ей? «Надо быть честной. Нельзя играть его будущим в угоду моему тщеславию». Но она не видела ясного пути.
— Как я могу решать? — напустилась она на Эрика. — Это ваше дело. Хотите вы стать таким, как Лаймен Кэсс, или вы хотите стать таким, как… как я? Подождите! Не надо льстить. Будьте честны. Это важный вопрос!
