I
Весь этот летний месяц Кэрол посвятила Кенникоту. Она вспоминала сотни его странностей, вспоминала, как смешно она негодовала, узнав, что он жевал табак, вспоминала о том вечере, когда пыталась читать ему стихи. Все эти случаи, казалось, были давно забыты и не оставили после себя никаких следов. Она постоянно твердила себе, что он с героической выдержкой отказался от своего заветного желания отправиться на войну. Она вспоминала множество мелочей, которые были ей приятны в нем. Ей нравилось, когда он хлопотал по хозяйству, легко и ловко укреплял на ставнях петли или когда по — детски прибегал к ней за утешением, обнаружив ржавчину в стволе ружья. Все же в лучшем случае он был для нее вторым Хью, однако без того очарования, которое связано с неизвестностью будущего.
Однажды в конце июня разразилась гроза.
Из-за обилия работы, вызванного отсутствием врачей, Кенникоты не выехали на дачу и остались в пыльном и душном городе. Отправившись днем в лавку Олсена и Мак-Гайра (бывшую Даля и Олсена), Кэрол рассердилась на молодого приказчика, который недавно приехал с фермы и теперь позволил себе с нею слишком бесцеремонный тон. На самом деле приказчик был нисколько не грубее и фамильярнее многих других городских лавочников, но от жары у Кэрол расходились нервы.
Когда она спросила трески для ужина, молодой человек проворчал:
— Зачем вам эта сухая дрянь?
— Мне она нравится.
— Чепуха! Я думаю, доктор может позволить себе что-нибудь получше. Попробуйте наши свежие сосиски. Только что получены. Роскошь! Хэйдоки всегда берут их.
Ее взорвало.
— Милый юноша, в ваши обязанности не входит учить меня хозяйству, и меня очень мало интересует, что едят Хэйдоки!
Он обиделся и поспешно завернул отвратительный кусок рыбы. Потом, разинув рот, смотрел, как она гордо вышла из магазина. Ей стало досадно за свою вспыльчивость. Ведь молодой человек не хотел обидеть ее и не понимал, что был груб.
Ее раскаяния не хватило на дядю Уитьера, когда она зашла в его лавку за солью и пачкой спичек. Дядя Уитьер, без воротничка, в рубашке с побуревшей от пота спиной, кричал своему подручному:
— Ну, пошевеливайтесь, вам придется сбегать к миссис Кэсс и снести ей фунт кекса! Некоторые люди в городе думают, что у лавочника нет другого дела, как исполнять телефонные заказы… Здравствуй, Кэрол, твое платье как будто низковато вырезано у ворота. Может, оно очень прилично и скромно, а я, наверно, отстал от времени, но, по-моему, женщине незачем показывать всему городу свой бюст! Ха-ха-ха!.. Добрый день миссис Хикс! Вам шалфея? Как раз весь вышел. Что? Позвольте предложить вам другие приправы, у нас большой выбор. — От негодования он стал гнусавить. — Вот хотя бы… чем плох ямайский перец?
Когда миссис Хикс ушла, он разбушевался:
— Приходят — и сами не знают, чего хотят!
«Потный, отвратительный святоша. И это дядя моего мужа!» — подумала Кэрол.
Она дотащилась до Дэйва Дайера. Дэйв поднял руки вверх и крикнул:
— Не стреляйте, сдаюсь!
Она улыбнулась, но невольно вспомнила, что Дэйв уже пять лет так шутит с ней, делая вид, что она угрожает его жизни.
Кэрол плелась домой по раскаленной улице и думала о том, что житель Гофер-Прери не умеет шутить: он знает лишь одну свою шутку. Каждое морозное утро уже пять зим Лаймен Кэсс объявлял: «Мороз от умеренного до среднего, и погода будет хуже, прежде чем станет лучше». Пятьдесят раз Эзра Стоубоди сообщал посетителям, что Кэрол однажды спросила: «Надо ли заверить чек и с обратной стороны?» Пятьдесят раз Сэм Кларк кричал ей: «Где вы украли эту шляпу?» Пятьдесят раз упоминание о Барни Кахуне, городском возчике, подобно брошенной в щелку автомата монете, вызывало у Кенникота малоправдоподобный рассказ о том, как Барни будто бы предлагал священнику: «Зайдите к нам и заберите ваши божественные книги, а то они испарятся от жары».
Она шла домой своей неизменной дорогой. Она знала каждый фасад, каждый перекресток, каждую вывеску, каждое дерево, каждую собаку. Знала каждую почерневшую кожицу банана и каждую коробку из-под папирос в сточной канаве. Знала, кто ей повстречается и что скажет. Когда Джим Хоуленд останавливался и глазел на нее, то за этим неизбежно следовал вопрос: «Куда это вы так торопитесь?»
