Охотник разжал пальцы, и город, воспользовавшись этим, немедленно сделал салудо и сразу за ним — очо. Да, этот кавалер явно не собирался уступать свое право на танец…
— Остановитесь! — кричал нам застигнутый врасплох охотник. — Я вам приказываю, остановитесь!
Его шаги гулко стучали позади, а мы… мы стремительными восьмерками неслись вниз по темной пустой улице, в ритме быстрых шагов танго «д'Ариенцо». Это было замечательно, замечательно!.. Но вот танго смолкло, город бросил меня в последнее гиро и остановился. Конец танды. Я поблагодарила ведущего и огляделась. Мы стояли в темном маленьком дворе — из тех, которые называются даже не дворами, а задворками, задворками дешевых едален, пабов и ресторанов. Тут и воняло соответственно: отбросами и мочой. В метре от меня высился огромный мусорный бак, размерами напоминающий бульдозер. Впрочем, не только размерами: внутри бака что-то скрежетало и позвякивало.
— Вы долго собираетесь от меня бегать? — охотник, тяжело дыша, шел ко мне с улицы. — Хотите, чтобы я надел на вас наручники за сопротивление должностному лицу при исполнении…
— Нога… — шепнул мне город откуда-то сбоку. — Я подвернула ногу…
— Я подвернула ногу, — жалобно повторила я. — Вот… не могу ступить.
— Ногу… — самец расправил плечи и хмыкнул. — А вот нечего бегать, тогда и не подвернешь. Дай-ка посмотреть… что тут у нас с ногой…
Он наклонился. Не знаю, как очутился в моей руке обрезок стальной трубы. Думаю, что и тут город помог. Мне оставалось лишь размахнуться и ударить со всей силой, на какую я была способна. Я угодила ему точно по затылку, но самец, что и говорить, попался не из последних. Он даже не упал, а только опустился на одно колено, как подбитый боксер, постоял так секунды две, а затем стал выпрямляться, пока не встал во весь рост, опираясь спиной о мусорный бак.
— Ну что ты стоишь, как засватанная? — вежливо осведомился город. — Бей!
Я снова ударила охотника — прямо по медальному профилю. Он отшатнулся, смягчая удар, и плавно перевалился в бак.
— Все, — сказал город. — Теперь можешь идти домой… Эй! Трубу-то оставь…
Я бросила трубу в контейнер, вслед за охотником. Мусорный бульдозер вдруг дрогнул, зажужжал, дернулся прежде не замеченный мною трос, стальная стенка бака с ужасающим скрежетом сдвинулась и… поползла, сминая на своем пути все содержимое. И тут я наконец поняла: этот контейнер действительно был не простой, а из тех, что снабжены прессующим устройством для плотной упаковки мусора — обычно бумажного или картонного. Только на здешних задворках в него пихали не только картонные коробки, но и все, что под руку попадется, включая овощную гниль, говяжьи кости, битую штукатурку, пищевые отбросы, стекло… и вот теперь — незадачливого самца-охотника.
Из бака послышался полузадушенный стон, хруст… снова хруст…
— Иди домой, — повторил город у меня за спиной. — Милонга закрывается.
И я пошла на стоянку, к своей машине. Никогда заранее не скажешь, окажется ночь удачной или нет. Иногда приходишь на милонгу, а там хороший диджей, зал прекрасен, ведущие — первый сорт, так что думаешь: вот уж теперь отведу душу… а потом все летит наперекосяк, все не так, как надо. А иной раз и жизнь уже проклянешь, и с надеждами расплюешься, а настоящее танго — вот оно, ждет тебя в самой последней, прощальной танде. Не зря говорят, что лучший танец получается под самый конец, когда все уже порядком подустали: ведь милонга — это танцующее отчаяние, а усталость — его щадящая разновидность.
