Получается, что Гиршуни был влюблен еще в школе! Я попытался припомнить девочку, подходящую под машенькины описания. Наша школа и в самом деле стояла на пустыре, по краям которого тут и там торчали уродливые дома, похожие на нечищеные зубы. В какой из этих домов она возвращалась после уроков? — Поди теперь узнай… Нет иерархии жестче и непреодолимее, чем детская и подростковая: маленькие люди безгранично презирают младших и безропотно принимают презрение старших. Мог ли я теперь воскресить в памяти девочку, которая много лет назад существовала двумя классами ниже меня? Скорее всего, я сталкивался с ней во дворе, мельком, но и тогда, наверное, смотрел мимо, сквозь, не замечая.
Впрочем, теплое, домашнее слово «двор» не слишком подходило для монструозных ячей советского новостроя, именуемых «микрорайонами» — этого сюрреалистического торжества квадратно-гнездового, зарешеченного метода, который знаменовал полную и окончательную победу социализма над человеческим лицом и применялся повсюду: в сельском хозяйстве — при высадке картошки, в обществе — при посадке людей на должности и в тюрьму, в градостроительстве, в спорте, в культуре и во всех прочих областях несчастного, спертого бредовой идеей человеческого духа.
«А этот квадрат, дети, называется гнездом…» — ну как, скажите мне, как квадрат может быть гнездом? Гнездо — это ведь что-то округлое, теплое, сонное, заботливо обмазанное глиной, чтоб не поддувало, с торчащими во все стороны веточками и перьями, с мягким пухом под ухом, с горячим маминым животом, с копошащимися под боком живыми комочками братьев и сестер, что-то, из чего не хочется вылезать, что-то, из чего не вылезаешь, а вырастаешь, и это единственная причина, по которой туда уже никак невозможно вернуться, даже если очень хочется, и ведь действительно хочется, но нет — никогда, никогда. Это — гнездо. А квадрат — он квадрат и есть…
Наш квадрат, наш микрорайон, наше продуваемое со всех сторон, унылое, уродливое, неуютное по определению, издевательское по замыслу и душегубное по исполнению «гнездо» было ограничено даже не улицами — ибо в самом слове «улица» заложена немилая квадратно-гнездовому сознанию улиточная кривизна — а проспектами. Их длиннющие имена отражали бесконечную протяженность и несуразность социалистической мечты: проспект Народного Просвещения, проспект Подводника Кожемякина, проспект Партизана Николаева и проспект Кима. Обманчивая краткость последнего таила в себе засаду: на самом деле это была аббревиатура. В полной официальной форме название подразумевалось как «проспект Коммунистического Интернационала Молодежи».
Впоследствии Ким без каких-либо объяснений был переименован в Подпольщика Михайлова. Я прекрасно помню недовольство жильцов микрорайона по этому поводу. Перемен тогда боялись все. Квадратно-гнездовой метод жизни предполагал полную и окончательную неизменяемость, так что любое, даже минимальное движение, включая дыхательное, неминуемо порождало в головах граждан противоестественные сомнения в основах бытия. Потому-то сердобольные власти и старались ограничить совсем уж неизбежные изменения одной лишь словесной сферой, например, переименованиями улиц. Думаю, начальники интуитивно понимали, какой взрывной потенциал заложен даже в мельчайшей, незначительной перемене: будучи непререкаемо устойчивыми с точки зрения самой правильной в мире теории, квадратные гнезда оказались поразительно несопрягаемы с неправильной кривизной жизни. Чуть дернулся тут, чуть подвинулся там… глядь — и все с таким трудом воздвигнутое сооружение зашаталось, накренилось, задрожало… неровен час — рухнет. И ведь рухнуло в итоге, рухнуло… Может, не следовало даже переименовывать?
Сердцем нашего микрорайона был пустырь, а сердцем пустыря — курган, то есть рукотворный холм — плод творческого подхода строителей к проблеме вывоза мусора. Возможно, в свое время, сгребая сюда бульдозерами обломки бетонных конструкций, заросшую цементом опалубку, клубки ржавой арматуры, пустые бумажные мешки, мятые жестяные бочки и прочую разнообразную прелесть, они честно собирались убрать за собой — потом, в светлом будущем, когда представится такая возможность. Просто такой возможности не представилось, вот и все. Обещанное светлое будущее не наступило, а темное настоящее торопило громадьем планов. А потому, устав ждать обещанного, строители присыпали получившуюся гигантскую груду землей и ушли по нескончаемым проспектам вперед, к новым квадратным гнездам.
