Царица была погружена в эти мысли, когда прислужница доложила, что князь ожидает ее. Царица вышла к нему одна.
Князь Геворг, стоявший у входа, низко поклонился и приблизился, чтобы приложиться к ее руке.
Серьезное лицо князя успокаивающе подействовало на царицу.
— Мы долго ждали тебя, князь. Ты, конечно, привез нам радостные вести, — сказала она с холодной улыбкой, садясь в кресло.
— Радостные вести? Да, я хотел бы не быть вестником несчастья, но бог…
— Что ты должен возвестить? — тревожно спросила царица, устремив глаза на князя.
— Царь в безопасности. Мы должны возблагодарить бога.
— Что это значит, князь? Царские войска разбиты? Амрам победил?
— Он не победил, но мы потерпели позорное поражение.
— Не понимаю тебя.
— Амрам осадил нас в ущелье. Государь спасся бегством, и между войсками не произошло сражения.
— Расскажи подробнее, — приказала царица.
Князь стал рассказывать все по порядку: о своих воззваниях к князьям, о том, как царь собрал войско; поведал историю неудачного похода, скрыв, конечно, все то, что могло доставить ей огорчение как царице и жене.
Когда он кончил, Саакануйш с облегчением вздохнула:
— Значит, кровь не пролилась, и все же царь с позором бежал. Слава всемогущему богу! Он судит справедливо! — И на лице ее появилась горькая улыбка.
— Преславная царица, ты меня удивляешь. Неужели поражение государя доставило тебе радость? — спросил Марзпетуни, смущенный словами царицы.
— Да, князь.
— Но бесчестье этого поражения падает на царский престол и…
— И на меня? Ты это хотел сказать?
— Да, преславная царица.
— Царица не стремится больше ни к славе, ни к душевному покою… Прошли те времена, когда венцом моих желаний являлись победы Ашота, когда моя душа парила над его знаменами… Да, мне казалось, что мое счастье в его славе, но я была молода и неопытна. Теперь эта слава мне ненавистна, потому что она лишила меня счастья.
— Какое же горе постигло мою царицу? — спросил недоуменно князь.
— Нет, я очень счастлива. Это известно тебе, известно княгине Марзпетуни, известно всем моим приближенным, моим прислужницам… Вы все знаете, но старались, чтобы я не узнала. Не так ли, князь? — спросила Саакануйш с насмешливой улыбкой.
— Я не понимаю, царица, о чем ты ведешь речь.
Саакануйш посмотрела на него и после минутного молчания сказала спокойным голосом:
— Поздно, князь. Не заботься больше о покое моего сердца. Я могла бы перенести свое горе, если бы оно не было известно никому. Но мир раньше меня узнал о нем, скрывать больше нет нужды. Не удивляйся, что привезенное тобой известие обрадовало меня. Эта радость была последним лучом угасающей надежды.
— Надежды? Какие же могут быть у тебя надежды на наши неудачи, преславная царица? — с любопытством спросил князь.
— До сих пор в моем супруге я видела царя, радовалась его победам, гордилась его славой. Я думала, что в этом мое счастье. А теперь… Теперь я вижу, что была обманута, что шум побед, блеск лавров, пышность трона, роскошь царского дворца осушили родник моего счастья. Из-за всего этого я потеряла мужа — единственного во всем мире любимого человека, моего Ашота. Ныне же, когда счастье отвернулось от него, когда бог его карает, я радуюсь, так как надеюсь в побежденном царе, в опозоренном наследнике престола найти наконец своего утерянного супруга, пробудить в нем совесть, оживить его умершее чувство…
— Никогда, преславная царица, никогда я даже не мог подумать, что в дни нашего всеобщего несчастья ты вспомнишь о своем личном горе, — заметил Марзпетуни, желая прервать грустный рассказ царицы.
— Не удивляйся, дорогой князь, что в эти минуты я, забыв обо всем, оплакиваю только свое горе. Не удивляйся, что меня не ужасает поражение царя и опасность, угрожающая родине, что бедствия народа не волнуют моего сердца… В этом нет ничего неестественного. Сердце мое принадлежало Ашоту Железному. Он разбил его, я стала бесчувственной, в моей груди вместо сердца — камень. Я любила свой народ, любила свою родину горячей, беззаветной любовью. Я готова была пожертвовать ради нее всем, что имела, даже своей жизнью. Но тогда со мною был Ашот. Он воспламенял мою любовь к родине, он олицетворял мои лучшие мечты. Теперь Ашот умер для меня, и вместе с ним погибло все… О, не обвиняйте меня, несчастную, пощадите!.. Ничего, ничего не требуйте от жалкой, покинутой, униженной женщины…
