– Да, вождь, – рыкнул Бек, строптиво косясь на Рефта, а у самого сердце стучало в ушах так, что перепонкам впору лопнуть.
– Понятное дело, уяснил, – откликнулся Рефт, смыкая полы плаща.
– Первое, что боец должен усвоить, это когда ему не драться. А теперь сюда, оба.
Ребята впереди успели куда-то деться; от их недавнего присутствия осталась лишь полоса жидкой грязи возле стола под протекающим навесом из парусины. За столом с кислым видом сидел и ждал седобородый старик – однорукий; сложенный пустой рукав пришит к груди. Единственной рукой он держал перо. Имена рекрутов, судя по всему, вносились в большую книгу. Как видно, новые веяния, с бумагомаранием и всем, что с ним связано. Отец Бека заниматься этим вряд ли стал бы, да и Бек тоже. В чем смысл борьбы с южанами, если перенимаются их обычаи? Бек хмуро прошел под навес, чавкая по слякоти.
– Имя?
– Мое?
– А чье еще, черт тебя дери?
– Бек.
Седобородый нацарапал это пером на бумаге.
– Откуда?
– Хутор вон там, вверх по долине.
– Возраст?
– Семнадцать годов.
– Перезрел уже, – однорукий неодобрительно покачал головой. – На несколько лет припозднился, парень. Где ж ты был?
– Матери помогал по хозяйству.
Сзади кто-то фыркнул. Бек рывком обернулся, ожечь взглядом. На лице Брейта рассасывалась глуповатая улыбка, а сам мальчуган пялился на раздрызганные башмаки.
– У нее еще двое малышей на руках, так что я оставался вместе с ней их поднимать. Тоже мужская работа.
– А теперь вот ты от нее отвлекся.
– Как видишь.
– Имя твоего отца?
– Шама Бессердечный.
Седая голова ошеломленно дернулась.
– А ну без шуточек, малый!
– Зачем они мне, старик. Повторяю, Шама Бессердечный – мой отец. Вот его меч.
Клинок вышел из ножен со звучным металлическим шелестом. Сердце взыграло от его сладостного веса в руке; Бек стоял, воткнув кончик меча в стол. Секунду-другую старик, как завороженный, смотрел на золотисто-зеркальный, закатный блеск клинка.
– Ай да неожиданность. Что ж, малый, будем надеяться, что ты выкован из того же металла, что и твой отец.
– Это так.
– Увидим. Вот тебе первое жалованье, парень, – и он вдавил Беку в ладонь мелкую серебряную монетку.
– Следующий! – возгласил он, снова взявшись за перо.
Вот и все. Не селянин, а солдат Кола Ричи, готовый сражаться против Союза за Черного Доу. Сунув меч в ножны, Бек угрюмо стоял в густеющей тьме под набирающим силу дождем. Девчонка с рыжими волосами, побуревшими от влаги, раздавала грог тем, кто уже отметился. Бек с полным правом получил свою долю и, залив жгучую жидкость в глотку, небрежно отдал кружку и смотрел, как заносят имена Рефта, Кольвинга и Стоддера. На их отношение ему наплевать. Свое имя он утвердил. Ничего, скоро мы покажем, кто здесь трус. А кто герой.
– Уж не муженек ли это моей дочери! – воскликнул Ричи, скаля при свете факелов щербатые зубы. – Чего ступаешь на цырлах, малый?
– Так ведь грязь, – заметил Кальдер.
– А ты боишься сапожки испачкать?
– Как-никак, стирийская кожа, талинской работы.
Кальдер поставил ногу на камень у огня, чтобы приближенные Ричи как следует разглядели.
– Обутки, и те привозные, – проворчал Ричи, будто горюя по всему, что есть доброго на свете. – Мертвые! Да ты глянь на себя: и как мою умницу-дочь угораздило втюриться в эдакий портняжный манекен!
– И как мясницкая плаха, подобная тебе, сумела родить такую красавицу, как моя жена?
Ричи осклабился; заулыбались и его люди. Огонь, потрескивая, выхватывал из полутьмы морщины и рубцы на грубых, опаленных битвами лицах.
– Да вот сам до сих пор дивлюсь. Хотя и не так, как ты: я-то знавал ее мать.
Пара названных бывалого вида ухмыльнулись; глаза затуманились воспоминанием.
– Да я и сам был пригож, пока жизнь не угостила своими харчами.
Двое бывалых хмыкнули. Стариковские шуточки, всё о том, как славно жилось в былые времена.
– Харчами, – один из них, крякнув, повел головой.
– Можно словом перекинуться? – спросил Кальдер.
– Все для моего зятя. Ребята?
Приближенные Ричи поднялись, иные не без труда, и, по-прежнему похмыкивая, убрели в темень. Кальдер подыскал местечко у костра и опустился на корточки, руки протянув к огню.
