Егоров уже шесть лет вел жизнь, полную разных преступлений. Ушедший с головой в вино и самый чудовищный разврат, этот человек-зверь не останавливался ни перед чем, чтобы добыть денег, на которые он мог покупать дешевые ласки продажных женщин, вино, карты. В его исступленном мозгу рисовались только картины убийств и развратных оргий. Вне этого для него жизнь не представляла никакого значения, никакой цели, никакой цены. Егоров был ходячим человеческим грехом, и его духовный цинизм не имел ни меры, ни границ. О своих преступлениях он избегал говорить. Борисова и Кашина не признавал за знакомых. Когда ему советовали сознаться, говоря, что чистосердечное сознание в преступлении ведет к уменьшению наказания, он нагло заявлял: «Оставьте эти сказки. Я знаю, что по суду понесу небольшую разницу в наказании, если и сознаюсь».
До конца не могли сломить его преступного упрямства, до конца он остался верен своему отвратительному цинизму.
Когда в страшный для каждого преступника день суда его вели в Окружной суд, разыгралась следующая возмутительная сцена. Увидав арестанта, с жаром молящегося Богу, Егоров цинично расхохотался и сказал ему: «Дурак! Лоб-то хоть пожалей: кому и чему ты кланяешься. Твой Бог не придет к тебе на выручку, не спасет тебя…»
Конечно, Егоров был осужден, и очень строго. Впрочем, какая строгость могла сравниться с его злодейством?
Так окончилось дело о «мертвой петле», наведшей панический страх на петербуржцев.
В 187* году, поздней осенью, в Управление сыскной полиции явился неизвестный человек, прося дать ему свидание с начальником.
В это время я был чем-то особенно занят и мне было не до приемов. Но дежурный агент снова доложил, что явившийся желает видеть лично меня по какому-то очень важному делу, что он хочет сообщить о каком-то весьма важном убийстве, знает все дело, знает убийцу, чуть ли не был при этом сам…
Надо было принять.
Ко мне вышел, держа руки в карманах, рыжий детина лет 25–30, высокий худощавый брюнет.
— Разве сегодня холодно, что у вас руки озябли? — спросил я.
— Так точно-с! — был ответ.
— Отчего же вы не носите перчаток?
— Не привыкли-с.
Видя, что незнакомец не понимает, к чему клонится речь, я переменил разговор.
— Что у вас там в кармане? Принесли что-нибудь? Так вынимайте и показывайте!
Мой посетитель молча вынул довольно большое чугунное кольцо и положил его предо мной не стол.
— Это что? — спросил я раздраженно. — И вообще, что вам от меня нужно?
Парень выпрямился и принял грустный вид.
— По убийству, ваше превосходительство. Убивец я, и прошу сослать меня на каторгу!
Эта явка с повинной показалась мне сразу странной и неестественной.
— Ну-ка, расскажи, в чем дело…
— Я убил свою невесту, ваше превосходительство. Полюбил я одну девушку и хотел на ней, значит, жениться. Выправил бумаги; к свадьбе заминки никакой. Зову Машу к венцу, а она мне вдруг взяла да и отказала. Очухайся, ты, говорит, пьяная рожа. Проснись, бесстыжие твои глаза. Семь лет ты собираешься жениться, а женился ли? Подкатила тут злоба мне под самое сердце, я и решил ее убить. Позвал ее гулять. Она пошла. Я захватил с собой это самое кольцо. Шли мы по Фонтанке, завел я ее к портомойне за Цепным мостом, кругом ни души, да и поздно. Тут я ее и чубурахнул этим самым кольцом, а она прислонилась к перилам набережной и говорит: «Мерзавец ты, Васька…». Я ее оглушил другой раз, взял за шиворот, да и сплавил…
Парень помолчал.
— Три недели никому не говорил, да совесть замучила, покоя нет… Спасите, сделайте милость, ваше превосходительство, отправьте на каторгу…
Налицо было все: признание и орудие преступления, жертва преступления была подробно описана, место было указано, указал он также и то, где до убийства жила его Маша. Казалось, обнаруживается преступление, а предо мной виновный, которого карает совесть.
Случая убийства за приведенное повинившимся время, по моим сведениям, не было, тем не менее усомниться было нельзя. Да и с какой стати человеку возводить на себя такой ужасный поклеп?
Предупредив для формы моего «убивца», что если его показание не подтвердится, то он будет наказан, я передал его дежурному чиновнику для снятия формального допроса и для дальнейшего разъяснения и расследования дела.
