И что же? Весь его рассказ оказался пустым вымыслом.
Объявленная убитой девушка была жива, здорова, и никто на ее жизнь не посягал. Явившийся с повинной действительно был ее женихом, и дело клонилось к свадьбе, но в последнее время он стал пьянствовать, вести беспорядочную жизнь, почему девушка и отказалась выйти за него замуж.
«Жертву» привели на очную ставку с «убийцей». Это, однако, нисколько не изменило его показаний. Он с самым спокойным и уверенным видом утверждал, что убил ее и что она осталась в живых, вероятно, потому, что «нырнула под лед, да выплыла». Когда же девушка стала утверждать, что в указанный вечер она с ним даже не виделась, то он горячо просил не верить ей и «сделать милость, сослать его в каторгу».
Услышав слово «каторга», девушка упала мне в ноги и в свою очередь начала умолять меня не ссылать ее Васю в каторгу, а Вася твердил свое:
— Достоин я, каторжник я!.. Прощай, Маша! Сгубила ты меня своим коварным характером, из-за тебя иду в каторгу!
Девушка, в простоте душевной, видя Васю в руках полиции, решила, что он вследствие отказа ее и собственного самообвинения непременно пойдет в каторгу, и тут же дала согласие выйти за него замуж («лишь бы его не сослали…»). Я приказал все же Васю посадить в арестантскую, а девушку отпустить домой. Но «убивец» продолжал упорно настаивать на своей виновности и просить о ссылке.
После разных разговоров, видя, что совокупность добытых дознанием фактов явно уличает его во лжи, мнимый убийца, окончательно запутавшийся в показаниях, начал уступать, а после четырех дней заключения в арестантской его болезненно настроенное воображение улеглось. Он пришел в себя и сознался, что все это убийство ему померещилось, что он его выдумал…
Чем объяснить это психологическое явление? Во всех других отношениях субъект этот оказался совершенно нормальным. Полиция много работала, чтобы выяснить, не имел ли на самом деле место подобный описанному им случай убийства, но было неопровержимо установлено, что это ложь. Не менее твердо было установлено и то, что никаких мотивов к ложному самообвинению у этого самозваного преступника не было. И если бы обстоятельства этого дела не были выяснены с такой полнотой, если бы, например, предполагаемая жертва не была бы отыскана полицией или если бы вообще в деле оказался хотя бы самый незначительный сомнительный пункт — желание этого чудака попасть на каторгу, далеко не к торжеству правосудия, несомненно исполнилось бы…
Что это за вид умопомешательства, мне так и не удалось потом разъяснить. Иные говорили: алкоголизм, иные — вид падучей, иные — называли еще что-то… Но меня, видавшего всяких больных, упомянутых типов и имевшего дело с этим дюжим Васей, все эти объяснения не удовлетворили… Так и до сих пор, хотя явка с повинной в несовершенном преступлении была явление вовсе не редкое в практике моих дознаний.
30 октября 1884 года в 12 часов ночи мне в сыскную полицию поступило сообщение о совершении зверского убийства в доме № 5 по Рузовской улице.
Не теряя ни минуты, я с агентами поспешил на место преступления. Убитыми оказались: потомственный почетный гражданин Василий Федорович Костырев и его старая нянька, Санкт-Петербургская мещанка Александра Федорова, 71 года.
Взорам судебных властей представилась следующая картина: посередине кухни, несколько ближе к входным дверям, ведущим на черную лестницу, лежала убитая нянька-старуха с раздробленной головой, по которой, очевидно, было произведено несколько ударов тупым орудием. В ее открытых глазах застыло выражение ужаса, боли и страдания. Пряди седых волос, слипшихся от сгустков крови, падали на лицо, почти сплошь залитое кровью. Ближе к дверям, ведущим в первую комнату, головою от входа в кухню по правой стене лежал распростертый труп богача Костырева. Голова его тоже была разбита, очевидно тем же тупым орудием. В передней находился взломанный железный сундук. В третьей от передней комнате прямо против лежанки стоял деревянный шкафчик. В нем все было перерыто, вещи и безделушки находились в страшном беспорядке. Около шкафа на полу валялась маленькая деревянная копилка, тоже взломанная. В одной из печей квартиры убитых была обнаружена груда золы, характерная для сожженой бумаги.
