На лице Семена Моисеевича появилось задумчивое выражение, и он сказал:
— Не вижу в этом никакого резона — все равно скажете то, что не имеет ко мне никакого отношения. К тому же вы уже наговорили столько неправды, что последующее вранье теряет всякий смысл. Рост и вес вы угадали, но ничего более. Виноват — еще с именем не ошиблись. Зиночка, встань, пожалуйста.
Макрицын перевел взгляд в пустой зал и оторопел: гражданин, представившийся ему Семеном Моисеевичем и стоявший на сцене, находился там же, где и сидел. А с соседнего, седьмого, места того же пятого ряда поднялась очень красивая женщина с шикарными каштановыми волосами, постриженными в стиле «гарсон».
— Это моя жена, — гордо представил женщину полуфранцуз-полуеврей, стоя рядом с Еврухерием. — Хочу в знак подтверждения моего абсолютного доверия к вам сообщить, что не далее как третьего дня мы отметили тридцатитрехлетие супруги. Две наши дочери, девяти и шести лет, присутствовали при этом событии и прочитали имениннице стихотворения собственного сочинения. Как профессиональный филолог, специалист в области поэтических направлений первой половины двадцатого века в России, могу утверждать, что старшая не лишена дара стихосложения. Надеюсь, я убедил вас в нецелесообразности ваших дальнейших предположений касательно моей скромной персоны? — обратился мужчина к ясновидящему. И увидев на лице у того растерянность, словно в оправдание, добавил: — Филолог я по совместительству, а основная моя работа — все там же, на кафедре расстроенных струнных инструментов Парижской консерватории. Прошу в неискренности меня не подозревать — при предыдущей попытке с вами познакомиться сообщал только достоверные факты биографии. Вы потрясающе интересный человек! — повторился Семен Моисеевич. — Сами на себя наговариваете.
— Что я наговариваю? — раздраженно спросил ясновидящий.
— А то, уважаемый… Позвольте полюбопытствовать, как, кстати, ваше имя-отчество?
— Макрицын Еврухерий Николаевич.
— А то, уважаемый Еврухерий Николаевич, что никакой вы не атеист.
— Да что вы такое говорите?! — возмутился ясновидящий.
— Нет, нет, вы — не атеист и не имеете к атеизму никакого отношения, — убежденно заключил космополит.
— Но я полностью отрицаю Бога.
— Вот именно! — торжествующе произнес гость. — Вы отрицаете, а атеисты никогда с этого не начинают. Атеизм начинается с изучения религии, попытки очистить общечеловеческие ценности религии от ореола мистики, сверхъестественности и тем самым сделать их земными, мирскими. Вы же, господин Макрицын, не кто иной, как религиозный нигилист. Вы — приверженец веры в неверие. Но это ваше личное дело, и я не смею вмешиваться. Между прочим, атеизм базируется на научных изысканиях, вот что самое опасное. И слава богу, что вы не атеист. Что же касается нищеты народа, то привело к этому безбожие. И породили его преподобные коммунисты со своими революциями, террором, бредовыми лозунгами и плановой экономикой. Разве не они уничтожали церкви, храмы, монастыри, убивали священнослужителей, религиозных мыслителей? Может быть, вы полагаете, что Наполеон сгноил в тюрьме Флоренского и разрушил храм Христа Спасителя? Так вот, Еврухерий Николаевич, духовная нищета, которая и есть безбожие, неизбежно приводит к нищете материальной. Или вы как-то по-другому трактуете финальный этап искусственно придуманной эпохи развитого социализма, когда народ ел то, что выращивал и консервировал, а в пустых магазинах люди толкались с талонами? Мой вам совет — бегите сломя голову из всяких коммунистических компаний, в одной из коих, я уверен, вы состоите по недомыслию. И Бог вас простит. И вы придете к нему, если, конечно, сами того пожелаете.
— Лозунги хорошие были! — огрызнулся Макрицын.
— Пожалуйста, озвучьте любой из тех, что вы помните, — предложил Семен Моисеевич.
— От каждого — по способности, каждому — по потребности! — выпалил ясновидящий первое, что пришло на ум.
— Умилительно, просто умилительно, дорогой Еврухерий Николаевич! — расплылся в улыбке оппонент. — Позвольте полюбопытствовать, кто же, по-вашему, определяет эти самые возможности и потребности?
