По опыту работы харьковской промышленности Епишев знал, что заводы в те годы работали на пределе своих возможностей. Мощность заводов не позволяла давать большего, чем они давали.
Летом 1940 г., после того как опытные образцы нового танка были одобрены членами Политбюро ЦК ВКП(б) и правительства, на заводе имени Коминтерна развертывалось его серийное производство. Работа предстояла огромная. Трудное и без того дело осложнилось в связи со смертью М. И. Кошкина. Он умер, как солдат на боевом посту... Его настойчиво отговаривали от личного участия в тысячекилометровых пробегах двух опытных танков по маршруту Харьков — Москва — Харьков. Против этого решительно возражали медики.
— Бронхи твои воспалены, — доказывал директор завода Максарев.
— Если за себя боишься — отбей молнию: Кошкин выехал самовольно, хотя ты, директор, запретил...
Он же главный конструктор — ему не обойтись без дополнительной проверки своих машин. И Михаил Ильич возглавил пробег, который проходил в крайне тяжелых условиях бездорожья и мартовской распутицы, снежных заносов и метелей. Когда танк попал в топь, больной Кошкин не раз оказывался в ледяной грязи, а то и в воде. Болезнь резко обострилась, и в сентябре его не стало. За выдающиеся заслуги в создании танка Т-34 М. И. Кошкин был награжден орденом Красной Звезды, а в 1942 г. ему посмертно была присуждена Государственная премия I степени.
— Для всех нас, — писал Алексей Алексеевич, — смерть М. И. Кошкина была огромной потерей. Не последним был и вопрос: кто заменит М. И. Кошкина на посту Главного конструктора? В различных инстанциях и ведомствах были свои предложения. Называли и имя А. А. Морозова. Но тут же раздавались голоса и не в его пользу.
— Конечно, Морозов — талантливый конструктор, но у него нет высшего образования, кто утвердит на такой пост техника, да к тому же беспартийного?[21]
Дирекция и партийная организация завода придерживались иного мнения в отношении Морозова, единомышленника и ближайшего помощника М. И. Кошкина. Их предложение поддержал обком партии.
Алексей Алексеевич хорошо и близко знал Морозова. Это был настоящий русский самородок. Занимаясь самообразованием, Александр Александрович прошел путь от чертежника до главного конструктора, от выпускника техникума до доктора технических наук. Будучи помощником М. И. Кошкина, он вместе с тем всегда имел собственное мнение, умел его отстаивать перед кем угодно, невзирая на должности, ученые и прочие звания. Авторитет он имел непререкаемый. Поэтому другой кандидатуры на место главного конструктора в обкоме не искали.
Морозова пригласили в обком. Он приехал озабоченным. Опять что-то не ладилось с организацией серийного выпуска машин. Алексей Алексеевич пообещал ему в ближайшие дни побывать на заводе, разобраться и помочь в делах, а когда сказал о причине приглашения, тот стушевался, подумал немного и ответил:
— Алексей Алексеевич, ты же знаешь, что я не подойду.
— Почему?
— Забыл ты, видно, что я беспартийный.
— Нет, Александр Александрович, все хорошо помню.
— Так как же мне, беспартийному, на таком посту?
— А мы тебя в партию примем. За рекомендациями, думаю, дело не станет.
— Нет, товарищ секретарь обкома, вступить в партию — это огромная честь. Я не считаю себя достаточно подготовленным для того, чтобы носить звание большевика.
Не первый разговор на эту тему был у Алексея Алексеевича с Морозовым. Ответ был один: считаю, что еще не заслужил права быть принятым в ряды партии Ленина. Скромность в сочетании с огромной требовательностью к себе всегда отличали Морозова. В партию он вступил лишь в годы войны.
Больших усилий стоило убедить А. А. Морозова предварительно дать согласие стать главным конструктором. Мнение обкома и предложение дирекции завода поддержали в ЦК партии и Наркомате. Главным конструктором был назначен А. А. Морозов.
— Я никогда не был любителем высоких слов, но здесь, скажу, — отмечал впоследствии Алексей Алексеевич, — был сделан единственно правильный и счастливый для нашего танкостроения выбор. Он с честью решил задачи совершенствования конструкции Т-34, организации его серийного производства в Харькове, а затем во время войны, после эвакуации завода, — в Нижнем Тагиле.
