Юра Петров — Петрович — виноват был лишь тем, что умудрился родиться сыном своего отца — какого-то там мафиози, поссорившегося с другим, себе подобным, за что в отместку и погиб. В эти подробности Платов не хотел вникать. Он хотел, чтобы его спросили: “Как вы допустили такое в своем взводе? Как смогли проглядеть? Чему вы их учили четыре года?” Он бы ответил. Но ни командиров, ни следователей это не интересовало, или, может, они без него знали ответ. Все, что им было нужно, Платов выучил наизусть за время бесчисленных пересказов и рапортов: нес службу, принял доклад от часового, принял меры. Все параллельно и перпендикулярно. Как в армии. В суде от него тоже большего не потребовали.
А Черный сознался.
Его гениальный и до глупости простой план провалился только из-за того, что в училище первокурсников, проходящих КМБ — курс молодого бойца, пока еще не отпускают в увольнение. Двое таких возвращались из самоволки как раз в том месте и в то время, когда Черняев с вышки подзывал Петровича к себе, предлагая покурить травку. Петрович отозвался и со спокойной уверенностью шел по тропинке, пока не прозвучал выстрел. Дальше происходил расстрел недвижимой мишени с расстояния двадцати метров.
А стрелял Черный потому, что за месяц до случившегося в одном из клубов крупно проигрался в карты. Взял, откуда ни возьмись, предложенное в долг, чтобы отыграться, и тоже проиграл. Стал должником. Вернее, его сделали должником. Эквивалент долга был равен жизни Петровича. Сверху давали еще штуку баксов. Черняев, недолго думая (впрочем, выбор был невелик), согласился, и сразу в его неоплодотворенных мозгах родилось то, что произошло через месяц.
Наихудшая доля совершившего преступление — осознание того, что его ищут, могут найти и наказать. Для многих это основное в решении вопроса — совершить или нет. Черняев был из таких, и у него не было выхода.
Черный знал про увлечение Юрки Петрова травкой и накануне сказал ему, что часов в двенадцать ночи на пост принесут хороший товар, и если Петрович хочет, пусть подходит. Петрович захотел. Они договорились о времени встречи и об условных окриках, чтобы Черный его свободно пропустил. Пообещав больше никому не рассказывать об этом, они распрощались. Петрович был не из болтливых, и теперь от Черного требовалось только не промахнуться — все остальное в его плане уделялось уставу караульной службы.
…Уже давно дослав патрон в патронник, Черный ждал условленного свиста. Петрович пришел вовремя. Пока Юрка выбирался на тропинку, Черный позвонил в караулку, доложил Платову о неизвестности, зная, каков будет ответ. Черный видел, как приближается Петрович. Когда тот пересек рубеж открытия огня на поражение — выстрелил в воздух. Юра остановился как вкопанный. Наверняка прошептав про себя что-то наподобие “не понял юмора”, услышал приказ оставаться на месте. Черный в это время хладнокровно прицеливался по отлично видимой фигуре своего сослуживца. Хорошо отработанная короткая очередь на счет “тридцать три” — и, как положено, одна пуля попала в цель. Петровича отбросило. Упав на колени, глядя на черный силуэт вышки, он в последний миг своей жизни успел наконец-то догадаться, какой травкой его здесь угощают. Черный прицелился заново и теперь полоснул уже как следует. Вынув ствол автомата из бойницы, он пытался разглядеть творение рук своих, когда зазвонил телефон.
— Третий пост слушает…
Черный все сделал по уставу. Задумал по уставу Советской Армии, осуществил по уставу своей. И если бы не двое шалопаев, которых, кстати, отчислили из училища за самоволку, то гулять бы Черняеву суток пятнадцать в отпуске за бдительное несение службы и пропивать в кабаках полученные от не найденного пока заказчика тысячу долларов.
