Колоссальными популяризаторами русских, советских песен были праздничные демонстрации и массовые – в городском масштабе – гуляния на природе (обычно такие гуляния проводились на берегу реки либо озера). Там импровизированные самодеятельные концерты проходили по нескольку часов, прекращаясь и возобновляясь в зависимости от сценария и настроения. Они этот настрой как бы собирали воедино, подводили к одному знаменателю, и участники подобных праздников находили друг друга по интересам, по песням, начинали лучше понимать не только друг друга, но и малознакомых людей. Песни помогали найти общий язык, завязать либо упрочить знакомства. Особую роль в этом кипении играли вальсы – чаще всего солнечно-майские «Дунайские волны» (с послевоенными стихами Е. Долматовского), величаво-привольные «Амурские волны», задумчивый, грустновато-оптимистичный «В прифронтовом лесу», исполненный глубокой, очищающей печали «На сопках Маньчжурии», «Над волнами», «Берёзка», «Осенний сон». Все они соответствовали вековой русской традиции, напевности, выразительности.
Ни один уважавший себя трудовой – а уж тем более школьный, студенческий, армейский – коллектив не обходился без собственной художественной самодеятельности, и появлявшиеся песенные новинки (порой едва только услышанные по радио) отлавливались энтузиастами буквально на лету, разучивались для концертов, и их тут же подхватывали в коллективах и населённых пунктах. Художественная самодеятельность как воспитательная школа и даваемые ей концерты (включая выездные) служили весомым фактором сплочения людей труда, и любой дальновидный руководитель всемерно поддерживал и содействовал становлению и развитию этой формы духовного совершенствования своего коллектива, создавал необходимые условия.
Однако в результате так называемого прогресса русские люди перестали петь. Они послушно – в угоду агрессивно навязываемой западной моде – подменили активное песенное выражение своей собственной души ленивым и всеядным потреблением винегретного звукового хаоса электронных певунов. Праздничные мероприятия и коллективные дружеские застолья – в том числе даже у ветеранов – проходят ныне чаще всего под грохот, лязг, рёв, вопли и прочие отталкивающие нагромождения звуков, по количеству децибелов соперничающие с громовыми раскатами реактивных авиационных двигателей. Эйфорию искусственно провоцируют возлияниями спиртных прелестей, которые перемежаются с маятниковыми качаниями тел, двигательными импровизациями и судорожными конвульсиями. Где тут может найти место русская песня? Зато всё – как в «цивилизованных» странах…
Каждый поездной радиоузел имел большие и разнообразные подборки популярных и любимых в народе песен, и такие дорожные радиоконцерты скрашивали вагонную жизнь, часто бывали темой разговора и обсуждения между пассажирами. Ныне всё это заменено затхлой западной и доморощенной – подражательной – бесовщиной. Ею мучают людей в автобусах, в поездах, на разного рода общественных мероприятиях.
Странным образом из русского национального сознания Русскую Песню убрали так ювелирно-тонко, до такой степени незаметно, с помощью множества отвлекающих манёвров, под убаюкивающие и расслабляющие разглагольствования о её якобы неполноценности, а порой – и прямой вредоносности, что этому мастерству профессионально выдрессированных виртуальных щипачей и их предателей-пособников может позавидовать любой карманник воровского экстра-класса.
Например, в СССР много лет существовала очень хорошая, душевная радиопередача «Встреча с песней» (2 раза в месяц по субботам), содержание которой составляли письма слушателей с обязательным описанием какой-либо важной, памятной жизненной коллизии, связанной с той или иной песней, и просьбой отыскать её и исполнить в передаче. Эти вечерние часы для меня были подлинным праздником души, они дарили много встреч с очень дорогими, но основательно забытыми песнями, хотя иногда немного раздражал слащаво-вкрадчивый голосок ведущего – поэта В. Татарского. Число передач уже перешло на седьмую сотню, когда господин
