Время пришло. Легко не только дышать, но и писать свободно. Высказались ли вы за эти два месяца? Нет, я и сейчас не слышу ваших протестующих голосов против безумия человеческого самоистребления. ..
В ваших руках, в ваших печатных органах в тысячу раз больше силы, чем в доводах тех, кто восстал против бойни с политическим оружием в руках.
Сухим политикам видны только цифры. Вашему восприимчивому художественному сознанию видны развороченные снарядами тела и капли бурой крови, запекшейся на штыках. Во имя этого ужаса вы и должны говорить о войне.
Мы не знаем, когда по соображениям политическим должна кончиться война. Мы на грани великих событий, и война может кончиться и завтра, и через два года. Вам никто не предлагает давать рецепты окончания войны, но свободное слово вложило в ваши руки бич, которым вы можете жестоко хлестать низкое равнодушие к войне.
Вы не гнушались рисовать елки, куличи, подарки и умиление в окопах. Вы смели находить что-то светлое в озверении людском...
Научитесь же быть честными и пишите о других сторонах войны. Пишите о людях, замерзающих с оскаленными зубами в снегу, пишите о цинготных, о сумасшедших, о тупеющих от той самой войны, которую вы славословили. Учите заставлять трепетно ждать мира не во имя того, что подешевеет хлеб и проезд в трамваях, а во имя отрицания войны.
Людей уговаривают сейчас идти умирать во имя крушения милитаризма, забывая, что крушение его не в умеренной выделке пушек и сокращении штатов кавалерии, а в человеческом сознании.
Французская пресса обсахаривала все сообщения с фронта в какие-то стихотворения в прозе, но французская литература прозрела и дала ряд блестящих антивоенных книг. Но мы русские... Ведь в тот самый момент, когда служители мокрыми швабрами отмывали кровь с полов и стен вагонов, выгрузивших кровавую пищу войны в лазареты и на кладбища, сколько из вас в это время сидело в кабинетах и писало деревянные рассказы о сладостях боя и упоении кровью...
Я знаю, кто напишет настоящее слово о войне. Какой-нибудь безногий человек или инвалид с разбитой грудью сядет за стол и правдивыми словами опишет все, что испытывал каждый - втыкающий или отражающий штык. И Европа снова повторит: русская литература - гуманна и идейна... Не смейте даже мысленно становиться рядом с этим инвалидом и говорить: и мы тоже русские литераторы... Вам, зарабатывавшим и карьерствовавшим на чужих костях, - не место в этой литературе!..
Одумайтесь же, подумайте о том, что вы писали, и, если у вас есть гражданское мужество и сознание ответственности за свои строчки,— хоть теперь-то начните кричать - да, кричать - о том ужасе, который должен быть навсегда похоронен в истории человечества.
Аркадий БУХОВ, май 1917 г.
Волосатая этикетка
- А в некоторых заграничных цивилизованных странах число убийств не больше одного на сто тысяч населения!
- В день?
- В год.
- Ужас какой! Как же они там живут, чего же они по телевизору-то смотрят?!
- Как чего? Про автокатастрофу. У них там случилась, в позапрошлом, что ль, году…
- А-а, помнят! Значит, сотенка жертв, а то и все двести- риста!?
- Почему сотенка, откуда триста!? Правила там нарушили, на обочину вылетели, бампер помяли, кошку сбили…
- И всё?! И больше с тех пор ничего? Кошмар какой, как же они там ездят-то?!
- Как- как, на велосипедах. Для здоровья.
- Ага, вот что - для здоровья! Больные значит поголовно?
- Наоборот, на велосипедах до девяноста лет, а потом уж все – в колясках. В смысле – пешком ходят, правнуков в колясках возят…
- До девяноста?! Волосы дыбом! Это что ж молодым делать, как же стариков-то прокормить?!
- Проще простого прокормить, у них там взяток не берут и цены не растут…
- Да ладно?
- Не растут.
- Ну, шёл бы ты!
- Говорю же, не берут.
- Да чтоб я провалился!?
- Точно, проверено.
- Не растут, не берут? Это пытка какая-то! А кто проверял-то?
- Ну, политики тамошние.
- Ой, я не могу, тогда всё понятно - нашли проверяльщиков!
- Да они у них там компетентные и не врут никогда.
- Ты чо, издеваешься?
- Точно, не врут! Один политик там раз соврал – и пришлось уйти в отставку.
