Ежится, как от холода, улыбается, качает головой. Прячет дневник и внимательно разглядывает себя в зеркало, охорашивается. С шумом распахивается дверь, – Старый Студент едва успевает положить зеркальце, – и входят студенты: Онуфрий, Блохин и Козлов. Запушены снегом, пальто нараспашку, фуражки сдвинулись на затылок – от них веет свежестью морозного вечера, простором, беспричинным весельем. Сразу становится шумно и тесно. Не раздеваясь, с нарочитой серьезностью, студенты выстраиваются в ряд.
О н у ф р и й. Cobra capella, стой! Сережа, не урони престижа cobrы capellы. (Запевает.) Аристотель мудрый…
Поют все трое очень серьезно:
«…древний философ, древний философ. Продал всю одежду за сивухи штоф, за сивухи штоф. Ехал принц Оранский через речку По, через речку По. Бабе астраханской он сказал бон-мо3, он сказал бон-мо!»
Старый студент очень доволен, радостно суетится, но в то же время боязливо держится подальше от дышащих холодом студентов.
С т. с т у д е н т. Здорово, ребята! Так, так! Но почему же бон-мо? Да раздевайтесь же, раздевайтесь.
О н у ф р и й. Чай есть? Лимон есть?
С т. с т у д е н т. Сейчас все будет. Раздевайтесь же, смотрите, сколько снегу нанесли!
К о з л о в. Ты что это, старик, нездоров? Горло болит?
С т. с т у д е н т. Так, маленькая инфлуэнца. 37 и четыре. Козлов. Дай-ка пульс!
Глубокомысленно считает, шевеля губами. Старый Студент отодвигается от него насколько возможно, стараясь не дышать холодом. Онуфрий и Блохин раздеваются в прихожей и чему-то смеются.
К о з л о в. Пульс хороший! Сердце у тебя в порядке?
С т. с т у д е н т. Сердце у меня здоровое.
К о з л о в. Тогда возьми ты салицилу гран пятьдесят…
С т. с т у д е н т. Да разденься же ты, Бога ради! От тебя от одного простудиться можно. Доктор!
Онуфрий и Блохин вдвоем торжественно несут большого вареного рака и кладут на стол.
О н у ф р и й. Рак! От чистого сердца.
Б л о х и н. Рак! От полноты души.
С т. с т у д е н т (смеется). Ах вы, безобразники! Рака принесли! Ну, а я за пивом пошлю. Выпьем пивка, Онуша? Ах, как же я вам рад, товарищи! Сижу один и только что подумал: хоть бы на огонек кто зашел, а тут и вы!
О н у ф р и й. Нет, пива не надо. Мы у Немца пили. Мы хотим чаю с лимоном, ибо, пия пиво, боимся впасть в монотонность. Пусть будет лимонно, но не монотонно – хороши стихи, Козлик?
К о з л о в. Вылитый Бальмонт. Чаю, чаю давай. За лимончиком пошли.
О н у ф р и й. Ну пусть бальмонтонно, но только не монотонно. Так действительно лучше.
Б л о х и н. А я бы… пива выпил.
О н у ф р и й. Ну, ну! Чего захотел, пива! От пива, Сережа, водянка бывает. Чаю давай, старик!
С т. с т у д е н т. Сейчас, сейчас! Рака принесли… ах, комики!
Идет в переднюю, открывает дверь и зовет: «Капитон, Капитон!» Заказывает чай. Студенты осматриваются.
К о з л о в. Хорошо у старика, тихо. Как умирать начну, сюда перееду, лучше места не найдешь.
Б л о х и н. Ж…жарко и д…душно.
Хочет открыть форточку. Козлов останавливает его.
К о з л о в. Оставь, Сережа, старик болен!
Онуфрий исследует стол, разглядывает лекарства.
О н у ф р и й. Сережа, понюхай-ка, что это?
Б л о х и н (нюхает и кашляет). Нашатырь. И такую гадость держать в доме?
С т. с т у д е н т (возвращаясь). Нет, как хорошо, что вы зашли! Сижу один и скучаю, и вдруг… Нет, хорошо. Ну, как у вас? Я рад, что так хорошо все кончилось. И ты, Онуша, с Блохиным, я вижу, помирились?
Б л о х и н. Да мы и не ссорились! Это он врал, что у меня души нет…
С т. с т у д е н т. Давно видал наших? Лилю?.. Дину Штерн? Я с тех пор не видал.
К о з л о в. Давно. Чей это у тебя портрет, старик?
С т. с т у д е н т. Наташи, покойной жены. Ты посмотри поближе.
О н у ф р и й. Нет, братцы, хорошо у старика, завидно. Порядок, чистота, лекции вон лежат, – и как только люди не живут! Философский ум не может охватить, и нет конца недоумению. Посмотри, Козлик, вон писатели развешаны, кнопочками приколоты, душа радуется.
С т. с т у д е н т. Это мои любимые писатели. У меня и там в Сибири весь кабинет был увешан портретами в рамах, у меня хорошо там было. Помню я…
О н у ф р и й. А сам-то старичок! Да ты погляди, Козлик!
