— Да хочу… — с какой-то непонятной досадой отозвалась Джинни. — Только тут такое дело…
— Дин хочет, чтобы она позировала ему обнаженной, — засмеялся Невилл.
— Ну и что? — удивился Рон. — Он же был твоим парнем, сестренка!
— Рон, у нас с ним дальше поцелуев не заходило — хочешь верь, хочешь нет! — сердито сказала Джинни. — А потом пошли всякие ссоры… ну, и до большего так и не дошло… Да ладно, не в этом дело, — добавила вдруг она. — Я, вообще-то, не против, мне просто не хочется расстраивать Лаванду. Им и без того тяжело оттого, что они не могут даже прикоснуться друг к другу.
— А что мешает Дину нарисовать самого себя и войти к ней? — недоумевал Рон.
— Он… не хочет, — сказала вдруг Гермиона и все с удивлением посмотрели на нее. — Да, мы как-то говорили об этом, и он очень подробно расспрашивал меня о том, как мы входим в картины и как сливаемся со своими портретами. Он считает, что у него не получится, и, похоже, он прав. Если бы такое происходило всегда, об этом бы знали давно — художники, по крайней мере. Он думает, что это возможно только для нас… потому что мы Круг. Я тоже так думаю. Что-то вроде побочного эффекта магии Круга. Может, стоит еще раз вызвать Мерлина из книги и рассказать ему… наверное, он и сам не предвидел такого.
— Последний враг… — пробормотал Гарри.
— Ты о ком? — удивился Рон, которому показалось, что Гарри говорит о Мерлине.
— О смерти.
— Мы видели эту надпись в Годриковой Лощине… — объяснила Гермиона. — На могиле его родителей.
— Ох, извини, ты же рассказывал! — с досадой на себя воскликнул Рон. — «Последний враг, которого нужно победить — это Смерть»! Ну так мы это сделали, Гарри!
— Нет, — тихо, словно про себя сказал Гарри, — пока еще нет.
Он встретил взгляд Рона. Тот провел рукой по волосам Луны, выразительно посмотрел на Невилла и Гермиону и снова повернулся к нему:
— Разве нет?
— Еще нет, Рон. Трое… ну, четверо, если считать Седрика. Правда, не мы его воскресили, а Чжоу, это ее заслуга…
— Прежде всего это твоя заслуга! — возразила Луна; сонно-безмятежное выражение слетело с нее, ее обычно широко раскрытые глаза были слегка сощурены и смотрели очень внимательно. — Дамблдор и Орден Феникса еще рассуждали и копались в теории, когда ты воскресил Гермиону! Ты первым доказал, что смерть можно победить, Гарри. Это уже половина победы!
Он смотрел на нее в легкой растерянности, а она на него — так, словно ждала что-то важное. Со стороны могло показаться, что они играют в гляделки. И как-то сами собой вспоминались ее реплики, которые Луна бросала невзначай и которые скрывали в себе что-то очень важное. «Это же мы, — сказала она позавчера. — Значит, разница есть».
«Что это?» — спросил Рон два года и еще вечность назад, когда они вшестером стояли в обнимку на Астрономической башне. «Это мы», — сказала Луна, и все почувствовали — придет время, и они поймут, что это значит.
Время пришло. Они поняли. Гарри улыбнулся ей, и она просияла.
— Спасибо, Луна, — серьезно сказал он. — Но пока это только половина.
— Будет и остальная, — сказала Луна. — Когда Лаванда будет с Дином, когда мама будет со мной…
На мгновение в ее глазах мелькнула печаль. Она потянулась к тетради с надписью «Песни Габриель» и начала листать:
— Где же оно?.. А, вот!
«Когда в душе полярная зима,
И неизвестно, подойдет ли лето,
Бывает очень нужно, чтобы тьма
Пересеклась порой полоской света…»
Послышался звонкий удивленный смех, и новый голос с легким забавным акцентом продолжил:
— Что можьет просийять таким лучом?
Порой довольно взгляда и улыбки,
И — словно снова провьели смычком
По струнам позабытой старой скрипки!
(Эдуард Голдернесс)
— Габриель! — Луна радостно вскочила.
Поставив у двери черный футляр, девочка пролетела через гостиную и повисла у нее на шее. Следом нерешительно зашел Денис, тоже с каким-то футляром в руке. По форме казалось, что внутри футляра сковородка с очень длинной ручкой.
— Заходи, Денис! — приветливо сказала Гермиона, отчего мальчик еще больше смутился. Габриель отпустила Луну, подошла к нему и решительно потащила за руку.
— Что это у него? — негромко спросил Гарри.
