И тут, как раз когда он доковылял до окна, с улицы, тихо шурша крыльями, влетела Хедвига, похожая на маленькое привидение.
— Наконец-то! — проворчал Гарри. — Можешь это положить, у меня для тебя работа.
Большие, круглые, янтарные глаза обиженно посмотрели на него поверх зажатой в клюве дохлой лягушки.
— На-ка, — сказал Гарри, взял со стола три свитка и кожаный ремешок и привязал послания к шершавой совиной ноге. — Быстренько отнеси это Сириусу, Рону и Гермионе и не возвращайся без нормальных длинных ответов. Если понадобится, долби их, пока не напишут приличных писем. Поняла?
Хедвига, всё ещё с лягушкой в клюве, невнятно ухнула.
— Тогда отправляйся, — приказал Гарри.
Сова сразу же снялась с места. Как только она скрылась из виду, Гарри, не раздеваясь, бросился на кровать и уставился в потолок. В добавление к прочим горестям его теперь грыз стыд — он грубо обошёлся с Хедвигой, а ведь здесь, на Бирючинной улице, она у него — единственный друг. Ладно, он ещё загладит свою вину, когда Хедвига вернётся.
Сириус, Рон и Гермиона просто обязаны ответить быстро — не могут же они проигнорировать известие о нападении дементоров. Завтра, когда он проснётся, его будут ждать три толстых сочувственных письма с планами его немедленной эвакуации в «Гнездо»... На этой утешительной мысли Гарри сморил сон, заглушивший всё, что его тревожило.
Но на следующее утро Хедвига не вернулась. Гарри безвылазно сидел у себя в комнате, выходя только в ванную. Трижды в день тётя Петуния просовывала еду в маленькое окошко в двери, прорезанное дядей Верноном три года назад. Гарри всякий раз пытался расспросить её о вопиллере, но с тем же успехом можно было допрашивать дверную ручку. А вообще Дурслеи не подходили к его комнате. Гарри не видел смысла навязывать им свою компанию; этим ничего не добьёшься, кроме разве что очередного скандала, а тогда он может потерять терпение и опять начать колдовать.
Так оно и тянулось три долгих дня. Гарри то переполняло беспокойство, и он не мог ничем заниматься, а лишь ходил взад-вперёд по комнате, злясь на друзей, бросивших его на произвол судьбы, то охватывала апатия, настолько всепоглощающая, что он часами лежал на кровати, уставившись в пространство и с ужасом думая о предстоящем слушании в министерстве.
А если его признают виновным? И исключат из школы? Сломают пополам его палочку? Что тогда делать, куда податься? Теперь, когда он знает о существовании другого мира, своего мира, ему не выжить на Бирючинной улице. Можно ли будет поселиться в доме Сириуса, как тот и предлагал год назад, ещё до своего побега? Позволят ли Гарри жить там одному, ведь он несовершеннолетний? Или это решат за него? А вдруг он так серьёзно нарушил Международный закон о секретности, что его приговорят к сроку в Азкабане? При этой мысли Гарри неизменно соскальзывал с кровати и снова начинал ходить по комнате.
На четвёртую ночь после того, как улетела Хедвига, Гарри, пребывавший в стадии апатии и не способный ни о чём думать, лежал и смотрел в потолок. Неожиданно в комнату вошёл дядя. Гарри медленно перевёл на него взгляд. Дядя Вернон был одет в парадный костюм и выглядел чрезвычайно представительно.
— Мы уходим, — сообщил он.
— Что?
— Мы — а именно мы с твоей тётей и Дудли — уходим.
— Отлично, — равнодушно сказал Гарри и снова уставился в потолок.
— Пока нас нет, тебе запрещается покидать комнату.
— Ладно.
— Запрещается трогать телевизор, стереосистему и вообще наши вещи.
— Слушаюсь.
— И запрещается таскать еду из холодильника.
— Угу.
— Я запру дверь в твою комнату.
— Как хотите.
Дядя Вернон, явно обескураженный отсутствием возражений, вперил в племянника подозрительный взгляд, но не нашёл, что сказать, и, топая, как бегемот, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Гарри услышал, как поворачивается в замке ключ и как дядя Вернон тяжеловесно спускается по лестнице. Через несколько минут во дворе хлопнули дверцы, раздался шум двигателя и шорох шин отъезжающей машины.
Отъезд Дурслеев на Гарри и впрямь не произвёл впечатления. Какая ему разница, дома они или нет. У него нет даже сил встать и включить свет в комнате. Быстро сгущались сумерки, а он всё валялся на кровати, слушая ночные звуки из окна, постоянно открытого в ожидании счастливого момента возвращения Хедвиги.
