— Разумеется, нет. — Гарри потряс головой, точно отпугивая надоедливую муху. Мысли так и роились у него в голове.
— Тогда зачем?..
— Это он их послал, — очень тихо сказал Гарри скорее себе, чем дяде Вернону.
— Что? Кто — он?
— Лорд Вольдеморт, — пояснил Гарри.
Краем сознания он отметил, как это чуднó, что Дурслеи, которые корчились и вскрикивали, стоило произнести при них слова «колдун», «магия» или «волшебная палочка», даже не шелохнулись, услышав имя самого могущественного злого колдуна всех времён и народов.
— Лорд... погоди-ка. — Дядя Вернон скривился, и в его свиных глазках проступило понимание. — Я это где-то слышал... это не тот, который...
— Убил моих родителей, да, — подтвердил Гарри.
— Но он же исчез, — нетерпеливо возразил дядя Вернон, не смущаясь поминать болезненную тему гибели родителей. — Так сказал тот громила. Что он исчез.
— Он вернулся, — мрачно проговорил Гарри.
Это было очень странно — стоять на стерильной, как операционная, кухне тёти Петунии между холодильником последней модели и широкоформатным телевизором и преспокойно беседовать о лорде Вольдеморте с дядей Верноном. Появление дементоров в Литтл Уинджинге, казалось, разрушило ту огромную невидимую стену, что надёжно отделяла непреклонно нормальный мир Бирючинной улицы от всего остального мира. Две параллельные жизни Гарри слились воедино, и всё перевернулось с ног на голову: Дурслеи расспрашивают его о колдовских делах, миссис Фигг знакома с Думбльдором, над Литтл Уинджингом кружат дементоры, а над Гарри висит угроза никогда больше не увидеть «Хогварц». Голова заболела вдвое сильнее.
— Вернулся? — прошептала тётя Петуния.
Она смотрела на Гарри так, как никогда не смотрела прежде. И впервые за всю свою жизнь Гарри вдруг отчётливо понял, что тётя Петуния — сестра его матери. Он не смог бы объяснить, отчего это стало так ясно именно теперь. Он лишь понимал, что среди тех, кто находится сейчас в кухне, не он один осознаёт весь ужас случившегося. Никогда раньше тётя Петуния не глядела на него такими глазами — большими, серыми, столь непохожими на глаза сестры: сейчас они не щурились от злости или отвращения, а широко распахнулись в испуге. Казалось, она вдруг отбросила притворство и перестала упрямо делать вид, будто ни колдовства, ни какого-либо иного мира помимо того, где живут они с дядей Верноном, не существует, — а ведь так было всегда, сколько Гарри себя помнил.
— Да, — Гарри посмотрел ей прямо в глаза. — Месяц назад. Я сам видел.
Её пальцы стиснули мощное, затянутое в кожу плечо сына.
— Минуточку, — вмешался дядя Верноy, переводя взгляд с жены на Гарри и обратно. Он был явно озадачен и даже смущён внезапно возникшим между ними беспрецедентным взаимопониманием. — Минуточку. Так ты говоришь, этот самый Вольде... как его там... вернулся.
— Да.
— Тот, кто убил твоих родителей.
— И теперь он послал за тобой двусмерторов?
— Похоже на то, — сказал Гарри.
— Понятно, — проговорил дядя Вернон, снова переводя взгляд с совершенно побелевшей жены на Гарри и подтягивая брюки. Он сам и особенно его багровое лицо раздувались прямо на глазах. — Что ж, тогда решено, — объявил он, и рубашка слегка разошлась у него на груди, — можешь выметаться вон из моего дома, парень!
— Чего? — удивился Гарри.
— Того! Выметайся! ВОН! — Дядя Вернон заорал так, что даже тётя Петуния и Дудли вздрогнули. — ВОН! ВОН! Давно бы пора! Эти совы — устроили тут, понимаешь, ночлежку! Взрывающиеся пудинги, сломанные стены! Хвост Дудли! Мардж под потолком! Летающий «форд»!.. ВОН! ВОН! Хватит с меня! Слышать о тебе не хочу больше! Раз за тобой гоняется какой-то маньяк, тебе здесь не место! Я должен защитить жену и сына! Мне твои неприятности не нужны! Раз ты пошёл по той же дорожке, что и твои родители, — пожалуйста! Только я тут ни при чём! ВОН!
Гарри застыл как громом поражённый. В руке он по-прежнему держал скомканные письма из министерства, от мистера Уизли и от Сириуса. Ни в коем случае не выходи из дома. Ни в коем случае. НИКУДА НЕ УХОДИ ИЗ ДОМА.
— Ты меня слышал! — кричал дядя Вернон. Он надвинулся на племянника багровым лицом, и до Гарри долетали брызги слюны. — Мотай отсюда! Полчаса назад ты и сам мечтал уйти! Так вот я — за! Проваливай! И прошу больше никогда не пачкать мой порог! Не знаю, зачем мы тебя вообще взяли, Мардж права, надо было отослать тебя в приют! А мы своей добротой сами себе всё испортили, думали, сможем это из тебя выбить, сделать из тебя человека, только уж если кто родился с гнильцой, ничего не попишешь, и теперь с меня хва... Что?!
