— От кого вообще эти проклятущие совы? — страшным голосом спросил он.
— Первая — из министерства магии, уведомление об исключении, — спокойно объяснил Гарри. Он напряжённо ловил малейшие звуки с улицы — не идут ли представители министерства, — и ему было проще без лишнего шума ответить дяде на вопросы, чем доводить того до скандала и крика. — А вторая — от отца моего друга Рона, который работает в министерстве.
— В министерстве магии? — возопил дядя Вернон. — Ваши люди в правительстве? О, это всё объясняет, всё, всё объясняет. Теперь я понимаю, почему эта страна катится в тартарары.
Гарри промолчал. Дядя Вернон некоторое время негодующе смотрел на него, а потом злобно выплюнул:
— И за что же тебя исключили?
— За колдовство.
— А-ГА! — загрохотал дядя, стукнув кулачищем по холодильнику. Дверца открылась, и на пол высыпались низкокалорийные батончики, припасённые для Дудли. — Признался! Говори, что ты сделал с Дудли?
— Ничего, — повторил Гарри, теряя терпение. — Это был не я...
— Ты, — неожиданно заговорил Дудли.
Дядя Вернон с тётей Петунией замахали руками на Гарри, чтобы тот замолчал, и низко склонились над сыном.
— Говори, сынок, говори, — упрашивал дядя Вернон. — Что он сделал?
— Скажи нам, милый, — шептала тётя Петуния.
— Направил на меня свою палку, — промямлил Дудли.
— Ну, направил, но я ничего не сделал... — сердито начал Гарри, но...
— МОЛЧАТЬ! — хором заорали дядя Вернон и тётя Петуния.
— Продолжай, сыночек, — ласково сказал дядя, яростно взмахнув усами.
— Стало ужасно темно, — хрипло начал Дудли. — Везде-везде. А потом я услышал... ну, всякое такое. В голове.
Дядя Вернон и тётя Петуния обменялись взглядами, полными непередаваемого ужаса. Самой распоследней вещью на свете они считали колдовство, а предпоследней — соседей, умудряющихся хитроумнее, чем они сами, обойти запрет на полив из шлангов. Люди же, которые слышат голоса, в их табели о рангах занимали одно из десяти последних мест. Было понятно, чтó сейчас думают дядя и тётя: наш бедный сын сходит с ума.
— Какое такое ты слышал, Попкин? — Лицо тёти Петунии мертвенно побелело, а в глазах стояли слёзы.
Но Дудли не мог рассказать. Он сильно содрогнулся и затряс большой блондинистой головой. Гарри, невзирая на безразличное отчаяние, овладевшее им после первого письма, даже как-то заинтересовался. Дементоры заставляют человека заново пережить худшие моменты жизни. Что же всплыло в памяти испорченного, избалованного, наглого Дудли?
— А как получилось, что ты упал, сынок? — спросил дядя Верной неестественно тихо, как говорят у постели тяжелобольного.
— С-спотыкнулся, — дрожащим голосом ответил Дудли. — А потом...
Он показал на свою широкую грудь. Гарри понял. Дудли вспомнился тот жуткий липкий холод, что наполняет душу, когда дементоры высасывают оттуда счастье и надежду.
— Ужасно, — надтреснуто простонал Дудли. — И холодно. Жутко холодно.
— Хорошо, — подчёркнуто спокойно сказал дядя Вернон, а тётя Петуния пощупала сыну лоб, проверяя температуру. — Что же было потом, Дудлик?
— Я чувствовал... чувствовал... как будто бы... как будто бы...
— Как будто бы затосковал навсегда, — бесцветным голосом закончил за него Гарри.
— Да, — прошептал Дудли, не переставая дрожать.
— Итак! — Дядя Вернон выпрямился, и его голос вновь достиг обычной (и весьма значительной) громкости. — Ты наложил на моего сына идиотское заклятие, так что он стал слышать голоса и решил, будто он... обречён на несчастье?
— Сколько раз вам говорить? — взвился Гарри. — Это не я! Это дементоры!
— Де... кто? Это что ещё за дрянь такая?
— Де-мен-то-ры, — повторил Гарри по слогам, — двое.
— И кто это такие, дементоры?
— Охранники колдовской тюрьмы, Азкабана, — сказала тётя Петуния.
Две секунды после этого в кухне стояла абсолютная, звенящая тишина; потом тётя Петуния прихлопнула рот ладонью, словно у неё нечаянно вырвалась отвратительная, грубая непристойность. Дядя Вернон в ужасе выкатил на неё глаза. У Гарри в голове всё гудело. Миссис Фигг — ладно, но тётя Петуния?..
— Откуда вы знаете? — потрясённо выпалил он.
У тёти Петунии был такой вид, словно она противна самой себе. Она бросила на дядю Вернона испуганный, извиняющийся взгляд и чуть опустила руку, приоткрыв лошадиные зубы.
