Ганнибал переглянулся с Махарбалом. Начальник конницы скрестил руки:
– Пращник, не думать надо, но действовать. За тебя подумают…
– Да, да! – воскликнул Гэд, желая сгладить неважное впечатление, которое производил его друг.
– За меня? – Бармокар пожал плечами.
– Не отправить ли его в Карфаген? – проговорил Ганнибал.
– Нет, нет! – взмолился Бармокар. – Я пойду до конца.
– Хорошие слова, – сказал Махарбал.
А пращник в эти мгновения думал о Рутте – о смелой, милой, хрупкой и сильной Рутте. Нет, он никогда от нее не отступится, пойдет в снега, на льды, даже в само подземное царство. С нею ничего не страшно.
Ганнибал возложил свою руку на плечо Бармокара:
– Скажи: есть у тебя отец, мать?
– Есть, великий господин.
– А жена?
Бармокар молчал.
– Может, невеста, а?
– Наверное…
Ганнибал хлопнул по плечу пращника:
– Напиши им письмо, что ты скоро вернешься…
Бармокар кивнул.
– …что вернешься при деньгах…
Бармокар снова кивнул.
– …что деньги будут немалые…
– Исполню в точности.
– …что добыл хорошее состояние…
Бармокар опять кивнул.
– …что походы были нетрудными…
– Да, да…
– …что победа далась быстро… Словом, понял меня?
– Да, великий господин.
– А ты, молодец, – Ганнибал оборотился к Гано Гэду, – тоже напиши своим. У тебя есть уши, и ты все слыхал…
– Разумеется, великий господин.
– Ну, Махарбал… – Ганнибал с удовольствием потер руки, – теперь, надеюсь, эти горы не так пугают тебя.
– Они меня никогда не пугали, – проговорил Махарбал.
– Очень все это хорошо! – Ганнибал посмотрел на горы. – Я знаю, что в любой горной складке. Знаю, кто притаился с камнем за пазухой, кто ждет не дождется нас, кто предан Риму и кто ненавидит его. Мне известно все о любой тропе в этих горах. Скажите об этом всем. Пусть знают это все.
– Обещаем! – сказали в один голос Бармокар и Гэд.
– И главное – не хныкать! – Ганнибал кому-то погрозил пальцем. – Не хныкать!
Пращники попятились, а затем живо удалились от палатки командующего. И уже там, в лесочке, Гэд вопросил:
– Какая злая сила понесла нас к этой палатке?
– И никто не задержал нас, – удивлялся Бармокар.
– Кому мы нужны?
– Вспомни, Гэд, как закончил свою жизнь…
Бармокар имел в виду Гасдрубала, сменившего на посту командующего в Испании великого Гамилькара, отца Ганнибала. Гасдрубал погиб от руки раба-убийцы. Может быть, подосланного. Кто это может знать доподлинно?..
– Ты как дитя, – насмешливо произнес Гэд. – Неужели полагаешь, что мы были одни с командующим?
– Я никого больше не видел, Гэд. Кроме Махарбала.
– И не увидишь. Только не вздумай хвататься за кинжал – тебя мигом схватят невидимые руки.
– А я и не подумаю. Я, кажется, начинаю любить его.
– Начинаешь? – Гэд захохотал. – Ты обязан любить. Притом давно. Ведь ты его пращник. И если надо, то ляжешь за него костьми.
Бармокар пожал плечами и промолчал. Он спрашивал себя: был ли он искренен, отвечая на вопросы Ганнибала, или же поддался неведомым чарам, исходящим от полководца? Разве не грызло его сомнение перед тем, как он принял решение идти в этот поход и отказался от домашнего очага в родном Карфагене? Почему он не сказал прямо, что идет в поход под влиянием Рутты – испорченной девицы-иберийки? Побоялся? Устыдился? А может быть, это Гано Гэд повинен во всем? Ответить однозначно на эти вопросы невозможно. На них не ответил бы даже его старый дед, который учил грамоте и сам знал кроме финикийской также египетскую, греческую и вавилонскую грамоту.
«Гано Гэд идет вперед не раздумывая. Он уверен. Он целиком полагается на командующего. Но разве Ганнибал бог? Разве избавлен он от ошибок? И не содержит его решение идти через Альпы на Рим роковую ошибку? Каково влияние на меня Рутты? Неужели столь велика любовь, что с нею не страшна эта огромная снежная стена, поднявшаяся до неба?»
Так думал Бармокар, шагая рядом со своим другом. Тот насвистывал веселую песенку карфагенских грузчиков. Он выглядел молодцом, шагал браво и вовсе не думал ни об Альпах, ни о Риме, ни… Бармокар решил спросить друга, о чем думает он в эти мгновения.
– Я? – словно бы не расслышав, сказал Гэд.
– Ты.
– О чем думаю? – Гэд остановился, запрокинув голову. Вверху плыли причудливые облака – белые-белые, как египетский хлопок. – Ты спрашиваешь…
