16 июля после того, как судья Адамсон приняла прискорбное и, на мой взгляд, незаконное решение придать процессу закрытый характер, я имел свидание с моим подзащитным Толлером Таубе, каковое опишу.
— Уважаемый адвокат, — сказал Таубе, смотря на меня весёлым взглядом, присущим этому сильному и не лишённому привлекательности, хотя глубоко порочному, человеку, — хочу быть откровенным. Я водил вас за нос. Сейчас у меня нет связей, меня караулят так, что не пикнешь, а дальше будет хуже, я уж знаю. Одна надежда на вас, станем же играть в открытую. Я действительно купил матч, но моё объяснение — собачья, чушь. Футболом и тотализатором правит подпольная организация под названием "Синдикат", во главе её шесть синдиков, я — шестой, младший. Все предсказанные результаты пропускаются через ЭВМ, и машина выдаёт нам вариант непредсказанный. Основываясь на нём, мы велим командам сыграть так, как нам надо. Наш результат мы вписываем в две-три карточки на подставных лиц и снимаем пенки. Заварушка вышла из-за меня. Синдикату было нужно, чтобы "Скорунда" обштопала "Валендию" — 5 : 4. Но мой человек, имеющий доступ к ЭВМ, прокрутил прогноз с учётом и этого результата, и вышло, что при обратном исходе — 4 : 5 — можно сорвать весь банк. Я не пошёл ни к тренеру, ни к джокерам — дал арбитру в лапу, и точка. У меня нет времени оправдываться, да я и не считаю это нужным. Я люблю жизнь, я игрок. Рискнул, попался, это ясно — судья и прокурор на жалованье у Синдиката, сколько бы они мне ни впаяли, со мной будет то же, что с бедолагой Бронеком… Семь гульдов за маис, разрази меня гром, надо было десять дать, как пенсию вдове и с недотёпой джокером. Проигравший платит, это закон, но пуля в лоб — дороговато, я ещё поторгуюсь. Короче, предлагаю вам десять тысяч за то, что вы пойдёте к одному человеку и скажете, что я попрошу. Я давно почуял, что у вас своя игра, вы зачем-то хотите взорвать нашу лавочку, но, ей-богу, не стоит. Вы же не верите в потустороннюю жизнь, она одна, а мы — пожилые циники, мы и свой геморрой любим, потому что он свой, а не дядин. Можете мне не отвечать, только слушайте — время свидания кончается. Вы пойдёте на стадион "Валендия", там есть сувенирный киоск "Кикса". Киоскёру скажете, что шестой согласен отдать всю сумму. Ответ сообщите, мне. Топайте и знайте — я силён, пока жив, но я и мёртвый сильнее, чем вы живой.
Вечером того же дня я встретился с указанным лицом. Его внешность необычна и заслуживает описания. Он высок и сутул, потрёпанная одежда выглядит так, точно он спит не раздеваясь, маленькая физиономия, похожая на печёное яблоко, не указывает ни на возраст, ни даже на пол. Крупные, оттянутые книзу глаза исполнены не человеческой, а, как писали в старинных книгах, сатанинской мудрости, для которой не существует ни нашей морали, ни нашего здравого смысла.
— Мой дорогой господин может называть меня Том, — произнёс он тонким, отчётливым и несколько гнусавым голосом. — Моё настоящее имя обыкновенно. Я Том, а вы господин адвокат Йошикава, блистательно ведущий это забавное судебное дело. Мне кажется лишь, что судья поступила необдуманно, удалив из зала вместе с публикой представителей прессы. Они никому не опасны им только надо платить подороже.
Назвавшийся Томом живёт в хибарке, примыкающей сзади к киоску, — она так мала, что её нелегко заметить. Внутри помещаются ржавая железная кровать, прикрытая жалким подобием одеяла, и табурет с застарелым круглым следом от сковородки.
Хозяин сел на кровать, табурет был предложен мне, стола не было.
Передав слова моего подзащитного, я вежливо заметил, что должен получить уважаемый ответ.
— Мой господин ничего не должен, — столь же вежливо ответил назвавшийся Томом.
Мы кланялись и улыбались друг другу. У него были чёрные зубы. Я забыл отметить, что он беспрестанно курил дорогие длинные сигареты — допаливал до губ и зажигал от окурка другую. Пёстрые наклейки на коробках этих контрабандных земных сигарет, стоявших под кроватью, были единственным ярким пятном среди его тёмной лачуги. Он сидел на кровати, поджав ноги, руки его казались бескостными.
