— Да какой же я вам барин? — удивлялся Фрунзе. — Я студент и гощу у брата. Мы с ним никогда возле бар и не сиживали. Брат кормил нас меньших, а ведь было четыре рта. И сейчас он своим горбом зарабатывает копейку.
— Вестимо. Да говорим по привычке, — стеснялись мужики. — Колготимся. А другие и шуруют. Надысь у соседей подпустили барину «красного петуха». Да что петух! Про землицу-то что слышно?
— Если миром держитесь — надо брать. Так что все в ваших руках. А по уезду какие новости?
— С кистенем мужики не ходят. А так-то озоруют, и крепко: усадеб шесть подожгли, где покос захватили, где леску нарубили. В двух волостях и землицу прихватывают. Только страх берет: казаки налетают и секут, гады, по пятое число!
— И казаки — люди: надо к ним подход найти. А главное — миром, миром!..
Мужики как в воду глядели — земская управа в Чистополе решила отдать больничный барак в Петропавловском для казачьего постоя. Предлог был благовидный: горят усадьбы, мужики бесчинствуют, как бы не спалили больницу. А на самом деле господа земцы заботились лишь о благополучии окрестных помещичьих имений.
Михаил сказал брату:
— Я не допущу, чтобы казачьи кони гадили на твоем дворе. Сходи за старостой, мне надо поговорить с ним.
Костя привел рыжебородого деда с покорными глазами, хотя висела у него на груди большая медная бляха с двуглавым орлом.
— Отец, — обратился к нему Михаил, — не будем путать брата в политику. За все отвечаю я. Ты хочешь, чтобы казаки стояли в селе и каждый день наводили на вас страх?
— Помилуй бог, Михаил Васильевич! На что они мне?
— Собери сход, только не мешкай. С людьми я поговорю! Как они решат, так и будет!..
Такого еще не слыхали здешние крестьяне! Михаил говорил сущую правду, свидетельствовал, и от этого было еще страшнее: и о Кровавом воскресенье, и о Пресне, и о гибели Федора Афанасьева и Ольги Генкиной. И о Ленине: куда он зовет крестьян.
— Все зависит, товарищи, от вашей организованности. Берите миром что положено: милости ждать неоткуда! И казаков в село не пускайте. У них нагайка, и она может пойти в дело против вас!
По простым понятиям крестьян этот молодой агитатор знал все и так объяснил, что выход был один. И дружно записали в своем решении: казаков на постой не просить, общество вполне ручается за сохранность больницы, так как считает ее своею. И тут же выделили сторожей для охраны порядка в ночное время.
Наступил сентябрь с седыми росами по утрам. Охота была чудесная, но уже началась тоска по Шуе. В это время и прислал Павел Гусев шифровку доктору Константину Фрунзе: «Срочно отправляйте груз по старому адресу».
Кости не было дома: на три дня он выехал в дальние деревни, да еще задержался там из-за бездорожья: начались проливные дожди. Михаил был в сборе и нервничал, так как не хотел уехать, не повидавшись с братом.
«До города было нужно ехать шестьдесят верст по непролазной грязи, — вспоминал позднее Константин. — Лошадь, доставившая меня из поездки по участку, еле держалась на ногах от усталости. Но ничто не могло задержать Мишу. Накормив усталую лошадь и с трудом найдя вторую, пристяжную, мы с Мишей ночью двинулись в Чистополь, откуда на первом попавшемся товарно-пассажирском пароходе я проводил его до Казани. Из Казани он уехал один московским поездом.
За время многолетних мытарств брата по тюрьмам царской России встретиться мне с ним пришлось только один раз — в начале 1908 года во владимирской следственной тюрьме. Добиться этого свидания стоило многомесячных усилий. Благодаря имевшейся у меня явке мне удалось увидеться с некоторыми уцелевшими во Владимире, Иваново-Вознесенске и Шуе товарищами брата по партийной работе и оценить тот огромный авторитет, которым пользовался Арсений в рабочих кругах этих городов».
Екатерина Николаевна (Ольга Варенцова) вскоре поставила хорошую подпольную типографию, в которой большевики регулярно печатали листовки и воззвания. В Шую возвратился Арсений, организация там возросла и окрепла. И к концу октября 1906 года стало ясно, что надо объединять в одно целое действия разрозненных комитетов и групп всего промышленного края.
