— Голь на выдумки хитра! — горько улыбнулся Фрунзе. — Что ж, бросайте «стрелы», пока не снабдят нас бомбами. Но уделите особое внимание разведке с воздуха: я смотрел снимки Турецкого вала — очень плохо.
— Будет исполнено, товарищ командующий! Со своей стороны прошу санкции: когда войдет в дело армия Буденного, я хочу подкрепить ее кавалерийским корпусом от Геническа. Часть я сколочу, и командир есть отличный — Каширин.
— Действуйте, Иероним Петрович! Я даже сам хотел вам сказать об этом…
Был разговор и с Блюхером: первый, но не последний. Михаил Васильевич вызвал его на высокое совещание по той причине, что он оборонял Каховский плацдарм и, как Чапаев на Восточном фронте, командовал дивизией особого состава. У него были четыре стрелковые бригады, два кавалерийских полка, пять артиллерийских дивизионов, тяжелая гаубичная батарея и два авто-бронеотряда. Да и хотелось повидать героя, награжденного первым орденом Красного Знамени.
— Вам задача ясна, Василий Константинович? — обратился к нему Фрунзе.
— Да, удерживать Каховский плацдарм, вести активную разведку и с жадностью глядеть на Перекоп.
— Почему же так: с жадностью?
— Очень крепкий орешек, Михаил Васильевич. Да и руки чешутся скорей раздавить его. Устали бойцы, кончать войну надо разом.
— А насколько крепкий? Наши летчики дают очень слабое представление об огневой мощи обороны Врангеля.
— Так то с воздуха! Летчик сидит как кочет на насесте и только об одном думает: как бы не загреметь? А мы — с земли. Посылал я недавно двух ребят — коммунистов, — рискнули разведать укрепления в казацкой одежонке… Врангель не зря сидел в Крыму. Турецкий вал еще с древнейших времен — преграда страшная: тянется на одиннадцать верст, подошва — аршин двадцать, высота — пятнадцать. Перед ним беляки отрыли к лету ров: глубокий, человек пять надо поставить друг другу на плечи. Окопы полного профиля и заграждения из проволоки — до пяти кольев. Орудий — близко к сотне, пулеметов и того больше. На случай отступления есть вторая полоса у Ишуньских позиций. В лоб не больно возьмешь. А по Сивашу, на Литовский полуостров — это как бог даст!
— Не понимаю.
— Старики говорят: все зависит от ветра. Ежели он дует от Одессы, Сиваш может обсохнуть. А коли от Бердянска или с Кубани, тогда брод закрыт. И выход только один: в лоб, с суши, на Перекоп.
— Очень ценная информация! А как с танками? Боятся их красноармейцы?
— Поначалу бегали, Михаил Васильевич. Слов нет, страшно. Потом приспособились бить из окопов: то до себя не допустят и швырнут гранату, то под зад танку. Так и останавливают. А экипажи берут голыми руками: беляк в танке очень храбрый, а когда стоп машина — руки вверх без разговоров!
— Я распорядился переслать вам огнеметы: сокрушительное оружие и против живой силы и против танков. Сейчас же создайте ударный огневой отряд и выдвигайте его заслоном впереди пехотных цепей.
Блюхер молодцевато козырнул:
— Не сомневайтесь, Михаил Васильевич, будет сделано!..
Но самой удивительной была встреча с Ворошиловым. Они не виделись четырнадцать лет, со съезда в Стокгольме, да и жили там под вымышленными фамилиями: один — Володин, другой — Арсеньев. Наконец псевдонимы раскрылись! И оба порадовались, что судьба свела их у самого эпилога гражданской войны.
Климент Ефремович сделал запись об этом дне:
«…Фрунзе? Глазам не верю. Радостная встреча — Арсений и Володя, «перекрещенные» революцией в их собственные имена и фамилии. Пожимаем друг другу руки. Оба возбуждены, рады неожиданной встрече.
Так вот он кто Фрунзе — Михайлов, о котором так много славных, граничащих с легендами, вестей и слухов!
На столе огромная карта, на которой видно, что враг, последний враг русской революции, с удесятеренной наглостью пытается расширить район своих действий.
И вчерашний подпольщик, большевик Арсений, с изумительной ясностью и поражающим авторитетом истинного полководца развивает в деталях предстоящие решительные операции Красной Армии.
…Незначительные замечания, краткий обмен мнений — и план, оперативный план большевика Арсения — Фрунзе утвержден.
Судьба Врангеля предрешена!»
