Фрунзе - страница 207
Толпами собирались ткачи поглядеть диковинную вещь. И даже прикинули халат на весах — в нем было три с лишним пуда!..
Самого Михаила Васильевича Бухарский ревком наградил шашкой и кинжалом. На клинке шашки были дорогие слова друзей: «Дана в знак благодарности от имени бухарского революционного народа товарищу Командующему Туркестанским фронтом М. В. Фрунзе за активное участие в Бухарской революции 5 сентября 1920 года».
На территории бывшего эмирата поднялась Бухарская Советская Народная Республика. Валериан Куйбышев стал в ней полномочным представителем Российской федерации.
Наступила вдруг какая-то удивительно спокойная неделя. И даже безмятежно счастливая.
В семье появилась дочка, ее назвали Таней. И она уже пыталась осмысленно глядеть на бородатого папу, когда он склонялся над колыбелью: ей шел третий месяц.
На любом собрании в Ташкенте командующего встречали с восторгом. И он всякий раз говорил:
— Не славьте меня, товарищи, отдавайте должное героям Красной Армии!
Войска шли на отдых, на переформирование. Раненых разместили в госпиталях, мертвых с почестями предали земле.
Гражданская война в Туркестане закончилась. И хоть действовали еще отдельные банды басмачей, их с успехом громили гарнизоны вместе с летучими отрядами. Старики дехкане говорили, что ласковей стало солнце над мирной землей. А певцы на базаре и в чайханах пели песни о «кзыл-генерале Прунзе», который всегда был полководцем храбрым, «как джульбарс».
Еще в конце мая зародилась у Фрунзе мысль о будущем устройстве армии в новой России. И он тогда же изложил ЦИК Туркестанской республики свои соображения по этому поводу:
«К данному времени определенно наметилась для ближайшего будущего организация военных сил Республики вообще и для Туркестана в частности, т. е. постепенный переход к трудовой армии милиционного типа, организация которой воплотила бы в жизнь со всей полнотой идею коммунистического общежития, дала бы незыблемую основу революционным завоеваниям, а также наряду с достижениями военных целей не являла бы ущерба для нового хозяйственного организма страны».
Он предлагал создать под Ташкентом военно-коммунистический городок, жители которого не только бы овладевали военными специальностями, но и на большой площади в 10–12 тысяч десятин вели культурное сельское хозяйство с широким применением ирригации.
Хотелось бы вернуться к этой идее, но пришло известие — готовиться к отъезду из Средней Азии. Да и очень обиделся Валериан Куйбышев, и это потребовало дружеского вмешательства Фрунзе.
Михаил Васильевич еще недавно терпеливо готовил удар по эмиру, составляя досье на Сеид-Алима. Материалы подтверждали, что тот довел дело до состояния необъявленной войны: поддерживал басмачей в Фергане, сносился с русской контрреволюцией в Персии, разжигал антирусскую агитацию мулл. В животном страхе за сохранение деспотической власти он бросался на такие шаги, которые требовали немедленно ответа Фрунзе: убийство гонца из Хивы, убийство советского летчика, экономическая блокада русских поселений, обстрел ремонтных рабочих на железной дороге и ранение машиниста поезда и т. д.
Куйбышев руководил Туркестанской комиссией, был членом РВС фронта и действовал с командующим в полном согласии.
Нарком обороны Троцкий, далеко не расположенный ни к Фрунзе, ни к Куйбышеву, обвинил их и всю Турккомиссию в том, что они не используют никакой попытки установить дружеские взаимоотношения с Бухарой. В секретариате ЦК РКП(б) нашлись люди, которые подсказали решение о роспуске старой комиссии и назначении новой. Но не соблюли даже элементарного декорума: Куйбышев не был официально снят с поста председателя, а на его место приехал Сокольников с явным желанием заморозить инициативу Фрунзе и Куйбышева в бухарских делах.
Валериан Владимирович разбушевался; и, как это бывает в состоянии аффекта, решил, что ЦК партии ему не доверяет. И написал Фрунзе большое письмо, в каждой строке которого слышен был крик души.
Михаил Васильевич прекрасно понимал, что Куйбышев написал письмо в запальчивости; что дело не в Центральном Комитете партии, а в каких-то отдельных людях, исполняющих волю Троцкого, и что понять Валериана не так уж трудно: его обидели, да еще в такое время, когда он оставался в Туркестане без преданных ему друзей.
