— Отдыхайте, Федор Федорович, завтра на передовой мы порадуем сердца победным маршем войск нашей группы!..
Но Федор Федорович не смог уснуть в ту ночь. Все вспоминал, по каким незримым ступеням так уверенно шагал молодой командующий, для которого был он крестным отцом. И как появился полгода назад в его кабинете этот бородатый крепыш, и как они ездили в Москву «наниматься» на фронт и Михаил Васильевич не поднимался в мыслях выше «конного полчишка», и какой твердокаменный характер большевика обнаруживал всякий раз, когда ему шли наперекор, и как неуклонно продолжал свое дело в интересах революции.
— А все же, Федор, ты пророк! — говорил он себе. — Но… дорогой мой, плохой пророк! Не догадался, что Михаилу Васильевичу давно бы пора отдать весь Восточный фронт!
К вечеру 16 мая Фрунзе был завален донесениями. В районе Талды — Булак 31-я стрелковая дивизия размолотила крупный отряд полковника Мандрыки; от Чапаева шли вести одна лучше другой. Командир 75-й бригады Потапов разбил Стерлитамакский полк белых; Домашкинский и Пугачевский полки форсировали реку Ик и ликвидировали пехотный Уфимский полк; под Баймурзином Василий Иванович разнес Уфимский гусарский полк и разведывательные части 50-го Орского полка Капнеля.
День был светлый: враг дрогнул и побежал к Уфе.
И только одно сообщение опечалило Фрунзе: на реке Ик погибла молодая ткачиха из Иваново-Вознесенского полка Маруся Рябинина. Она была отличным политбойцом и первая ворвалась в окопы беляков…
Белебейская операция победно окончилась на исходе 18 мая: генерал Каппель не принял решительного боя и успел вывести часть своих войск из-под удара. Начался неожиданный для Самойло перелом на позициях Северной группы Шорина — генерал Гайда остановился и все чаще поглядывал назад, опасаясь, что ему вот-вот отрежут путь к отступлению.
Фрунзе немедленно информировал Самойло: «Для ликвидации корпуса Каппеля и вообще всех сил противника, отступающих на восток… представлялось бы необходимым безусловно теперь же решиться на овладение Уфой».
Однако Самойло, инспирированный Троцким, ночью 18 мая дал указания нанести главный удар на севере, чтобы обеспечить успех Шорина, а наступление на Уфу остановить, И одновременно требовал перебросить максимум сил для поддержки 1-й и 4-й армий в районе Оренбурга и Уральска.
Михаилу Васильевичу пришлось объясняться по прямому проводу с Гусевым. Тот дал понять, что завтра Реввоенсовет фронта примет решение наступать на Уфу. И одновременно сообщил, что посылает с нарочным письмо, из которого Фрунзе подробно узнает о его замыслах.
Действительно, 19 мая пришло распоряжение РВС фронта: «Продолжая преследование противника, овладеть районом Уфы». А вслед за ним и письмо Гусева. Сергей Иванович-сообщал, что он по своей воле направил Каменева в Москву и рекомендовал ему встретиться с Лениным, о чем он написал Владимиру Ильичу. Между строк Гусев давал понять, что Каменев скоро вернется в Симбирск, потому что Самойло показал себя путаником и чудовищно беспартийным человеком. А в конце письма была приписка: Троцкий не ограничился снятием Каменева, теперь он готовит отстранение от должности Фрунзе. Но РВС в лице С. Гусева, М. Лашевича и К. Юренева категорически протестует против расправы с командующим Южной группой.
Словом, настроение Фрунзе в момент самой важной — Уфимской операции было испорчено. Но он не подавал виду и продолжал из Бугуруслана готовить задуманный удар на Уфу, не ослабляя мер и по укреплению фронта возле Оренбурга и Уральска. И только однажды, в письме к Гусеву и его товарищам, сказал о своей обиде: «Вы знаете, какую атаку приходится выдерживать мне, и совершенно незаслуженно, со стороны Троцкого по части обеспечения Оренбург-Уральского района… Ряд телеграмм Троцкого только нервирует и лишает возможности спокойно и основательно подготовить и провести операцию».
Это письмо стало известно Ленину. 29 мая он вернул Сергея Сергеевича Каменева на Восточный фронт, а членам Реввоенсовета в Симбирске телеграфировал, что врага надо срочно гнать в Сибирь. «Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной. Напрягите все силы».
