С конца августа уехал в г. Шую Владимирской губернии, где стал председателем Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
M. Фрунзе
Вся жизнь Михаила Васильевича Фрунзе как бы распадается на обособленные этапы. И всего их было четыре.
Первый — радостное и грустное пишпекское детство; второй — верненское и санкт-петербургское отрочество; третий — революционная юность в «Ситцевом крае», начатая блестяще, но поломанная: мордобой казаков и полицейских, кандальный звон, неуемная тоска по воле.
С первых дней революции в феврале 1917 года началась неполная последняя декада — пора зрелости, государственной мудрости строителя новой жизни и выдающегося полководца пролетарской революции.
Разумеется, все в этой поре было подготовлено годами детства, отрочества и юности. Всю жизнь он учился, и всегда с отличным упорством. Знал марксистскую философию, но никогда не был книжным червем или начетчиком, а применял ее в борьбе. Знал экономику и право. Владел языками: немецким, французским, английским, итальянским, польским и киргизским. Любил исторические экскурсы, а в истории войн, походов, сражении был знатоком большого масштаба. Детское желание стать генералом никогда не угасало: поддерживалось оно пристрастием к военной истории в гимназии и в институте, подкреплялось практикой боевых дружин в Шуе и в Иваново-Вознесенске, баррикадных боев на Пресне и общением с солдатами на Западном фронте. И так уж случилось: с первых дней Февральской революции и до конца жизни Фрунзе не расставался с оружием.
Вторую половину февраля он провел на передовой, беспрерывно «сея смуту», памятуя указание В. И. Ленина: «…если революция не станет массовой и не захватит самого войска, тогда не может быть и речи о серьезной борьбе».
Служба в Земском союзе давала ему возможность передвигаться вдоль линии фронта. И общаться с солдатами. Но не больше: сама эта организация была откровенно буржуазная. Она, как и «Союз городов», методически отравляла сознание солдат шовинистической пропагандой. Широко распространяла в окопах такие газеты, как «Русское слово», «Речь» и «Биржевые ведомости». Часто прибегала к услугам «солидных» членов Государственной думы (они до хрипоты произносили патриотические речи) и не гнушалась теми оборонцами из лагеря меньшевиков и эсеров, которые пуще огня боялись тлетворного влияния большевиков.
Но отбывал в столицу важный гость. И появлялся у солдат неутомимый Михайлов. Кое-кто принимал его — по шинели и кокарде — за офицера и полагал, что его устами говорит лучшая часть командиров. Но этот «офицер» вовсе не был похож на других: в кружке солдат он запросто располагался в землянке и начинал такие «байки», что шевелились волосы под папахой. «Кому выгодна эта бойня? — спрашивал он и отвечал: — Только тем, кто получает барыш от каждого ящика патронов, от пушек, снарядов, шинельного сукна и портянок. А сколько стоит в год русскому мужику и рабочему Николай Романов и его служки? И какой при дворе несусветный «публичный дом», где вышибалой служит Гришка Распутин? И был ли у вас слух, что не без его участия царь сменил за время войны четырех премьер-министров, шестерых министров внутренних дел и собирается менять пятого военного министра?
Колода тасуется, а выигрыш нам и не снится! И правильно пишут в своей листовке петроградские большевики: «Ждать и молчать больше нельзя. Рабочий класс и крестьяне, одетые в серую шинель и синюю блузу, подав друг другу руки, должны повести борьбу со всей царской кликой, чтобы навсегда покончить с давящим Россию позором… Настало время открытой борьбы!»
Иной раз оставался у солдат и на ночь.
Солдаты прятали его, когда возникала опасность. И понимали с его помощью, почему ведется охота на этого большевика и на его товарищей.
Западный фронт, как и вся действующая армия, вобрал в себя лучшие людские резервы страны — рабочих и крестьянскую бедноту. А это был материал взрывчатый, с расшатанной дисциплиной. Да и в тылу этого фронта находилась ставка цари, принявшего на себя бремя верховного главнокомандующего.
А Михайлов с товарищами день за днем изолировал от солдатской массы генералитет и офицерство, казачьи части и ударные батальоны. И это была жизнь на острие ножа: ведь в каждом-крупном подразделении неусыпно действовали органы охранки и контрразведки и выхватывали всех, кто выражал недовольство войной и самодержавным режимом.
