При мысли об этом он нахмурился. Чертовщина заключалась в том, что, чем чаще он ее видел, тем сильнее становилось то чувство, которое он испытывал к ней, что, конечно, не могло быть любовью (она годится только для зеленых юношей), но это была и не просто симпатия. Скорее всего, это можно назвать привязанностью! Он думал о ней слишком много, что нарушало обычное спокойствие и уверенное течение его мыслей; и потом (похоже, он действительно начинает стареть!), его преследовало желание освободить ее от тяжких забот. Но на деле он был бессилен что-либо сделать, кроме как оказывать незначительную помощь, что не снимало с нее главного бремени. Он подозревал, что она недооценила, какие расходы ей предстояло понести в Лондоне; когда маркиз опытным глазом узнавал, что вечернее платье под бархатной отделкой на газовой вуали уже несколько раз было переделано, он еще больше утверждался в своих догадках о ее печальном финансовом положении. Он негодовал при мысли, что каждая лишняя монета тратится на Черис. Слишком хорошо разбираясь в дамских туалетах, он замечал, что и Черис появляется в платьях, искусно перешитых, чтобы казаться новыми, но ошибочно полагал, что к этому были приложены руки Фредерики, и даже представлял себе, как она просиживает ночи за шитьем, пока не догорят свечи, если бы ему сказали, что этой изнурительной работой занималась младшая из сестер (впрочем, ей это занятие не казалось изнурительным), он бы очень удивился; ведь он думал, что Черис, кроме своей неземной красоты, больше нечем похвастаться. Как казалось его светлости, в ней отсутствовало нечто особенное, что можно определить словами «высший класс» и что было в Фредерике. Это чувствовалось во всем, думал он, что бы она ни делала: от манеры носить свои перешитые туалеты до достоинства, с которым принимала гостей в убогой гостиной претенциозно обставленного дома, сданного ей на сезон. А ему хотелось перевезти ее с Верхней Уимпол-стрит, поселить в достойном месте, окружить роскошной обстановкой и обеспечить так, чтобы она могла купить любое платье, какое ей понравится. И со всем своим богатством он мог оказать ей помощь только в виде оплаты смехотворных долгов за Джессеми и Лафру! Вероятно, и дальше ему представится возможность оказывать ей услуги подобного рода, хотя это самая малость из того, что он хотел и мог сделать для нее.
Он нахмурился еще больше. Старший брат скорее обуза для нее, а не поддержка. Безобидный юноша, но если он и не был таким легкомысленным, как его отец, то, как и он, был напрочь лишен чувства ответственности. Возможно, через год-два он осядет в Гирфордширском поместье и счастливо заживет там, но сейчас ему явно по душе веселое времяпрепровождение в Лондоне и он совершенно не склонен заниматься ведением дел в доме, воспитанием братьев; все проблемы семьи, существующей на очень ограниченные средства, приходится решать Фредерике. Маркиз незаметно следил за юношей и не исключал того, что вскоре Гарри мог залезть в долги. К счастью, похоже, его не увлекала игра, так что те, кто ставит ловушки на юных провинциалов, напрасно раскинули свои соблазнительные сети, и им пришлось ловить более доверчивые жертвы. Гарри мог утешиться и менее азартными увеселениями, вместо того чтобы проводить вечера в игорных домах, против которых предостерегал его Пеплоу. Конечно, очень заманчиво выиграть целое состояние, но Гарри был достаточно осторожен, чтобы садиться за стол с сомнительными личностями, о которых его друг рассказывал ему как о греческих бандитах.
Другое дело лошади. Если вы знаете все о лошадях (а Гарри считал себя знатоком), то можете с арифметической точностью определить шансы на успех: надо внимательно следить за фаворитами на беговой дорожке и знать, когда делать ставки, а когда остановиться. Тогда у вас всегда есть надежда на успех. В первый же понедельник после своего приезда в Лондон он отправился с мистером Пеплоу на Таттерсоллс[3] и впоследствии стал частым его посетителем. Так как он увлекался спортом для собственного удовольствия, а не из-за выигрыша, он посещал все скачки, которые только проходили в окрестностях города, разъезжая вместе в Барни в коляске, недорого купленной по совету Эндимиона Даунтри в Лонг-Акре. А вот пара резвых скакунов, которыми была запряжена коляска, обошлась ему совсем недешево; но, как он виновато разъяснил Фредерике, неразумно было бы тратиться на дешевых лошадей, которые потом оказались бы хромыми, спотыкались на каждом шагу или оказались бы неизлечимо больными.
