Он вздохнул и открыл табакерку привычным движением большого пальца.
— И больше всего мне не нравится этот табак, — сказал он, поднося к носу крошечную щепотку. — Вы можете, конечно, говорить, что лучше знаете, какой сорт мне подсунуть, но я убежден: каждый должен сам смешивать свой табак.
Он поднялся.
— Ну что ж, если это все, я ухожу.
— Нет, не все! — побагровев, произнесла она. — Я знала, что все так будет, так и знала!
— Я тоже думаю, что знала, но зачем тогда, черт побери, было отнимать у меня время?
— Потому что я надеялась, что хоть раз в жизни ты проявишь хоть сколько-нибудь сочувствия! Хоть чуточку жалости к членам своей семьи! Хотя бы ради бедняжки Джейн!
— Пустые мечты, Луиза! Я понимаю, что отсутствие во мне сочувствия так удручает тебя. Но я не чувствую ни малейшей привязанности к твоей бедняжке Джейн хотя бы потому, что не знаю ее настолько, что даже и не узнаю, встреть я ее где-нибудь на улице… и я с удивлением узнаю, что Бакстеды являются членами моей семьи.
— А я не член твоей семьи?! — воскликнула она. — Ты забыл, что я твоя сестра?
— Нет, ты не давала мне возможности забыть об этом. О, не заводись снова, ты не представляешь себе, как неестественно выглядишь, когда впадаешь в истерику! Можешь утешать себя моими заверениями в том, что, если лорд Бакстед оставил бы тебя без гроша в кармане, я бы счел себя обязанным взвалить на себя такую обузу, — говорил он, насмешливо глядя на нее. — Да, я знаю, ты собираешься сказать, что еле сводишь концы с концами, но дело в том, что ты прекрасно обеспечена, моя дорогая Луиза, и мои чувства тебе ни к чему! Только не донимай меня болтовней о родственных чувствах! Их нет ни у тебя ко мне, ни у меня к тебе!
Не ожидая такой прямой атаки, она, запинаясь, проговорила:
— Как ты мог сказать такое? Когда я больше всех привязана к тебе!
— Не обманывай себя, сестрица: не ко мне, а к моему кошельку!
— Боже, ты несправедлив ко мне! Что касается того, как я обеспечена, то ты со своим безрассудным расточительством и не подозреваешь, что мне приходится отказывать себе во всем! Почему, ты думаешь, я переехала с Элбемарл-стрит, из нашего прекрасного дома, когда умер Бакстед, сюда, в это богом забытое место?
Он улыбнулся.
— Тем более что не было ни малейшей причины уезжать оттуда. Я думаю, это твоя страсть к расчетливости и экономии.
— Если ты имеешь в виду, что мне пришлось урезать свои расходы…
— Не пришлось, просто ты не можешь устоять перед соблазном на чем-нибудь сэкономить.
— С пятью детьми на руках, — завопила она, но пристальный взгляд через монокль остановил ее попытку развить эту тему.
— Ну что ж! — сказал он дружелюбно. — Полагаю, нам лучше расстаться, не так ли?
— Иногда, — произнесла леди Бакстед, едва сдерживая негодование, — мне кажется, что нет существа отвратительнее и бездушнее, чем ты! Не сомневаюсь, если бы Эндимион обратился к тебе за помощью, он бы ее получил непременно!
Эти горькие слова оказали некоторое влияние на маркиза, но спустя минуту он взял себя в руки и посоветовал сестре принять на ночь успокоительное.
— Ты глубоко заблуждаешься, Луиза, поверь мне! Уверяю тебя, что если даже Эндимион попросит меня устроить бал в его честь в моем доме, я и его поставлю на место!
— О, ты невыносим! — воскликнула она. — Ты прекрасно знаешь, что я не то имела в виду, я говорила о…
— Можешь не объяснять, — перебил он ее. — Нет необходимости, я всегда прекрасно знал, что ты имеешь в виду! Ты и Августа вбили себе в головы, что я испытываю отеческие чувства к Эндимиону…
— К этому… этому недоумку!
— Ты слишком сурова к нему, он просто болван!
— Ну да, все знают, что для тебя он просто воплощенное совершенство! — сердито вставила она, комкая в руках носовой платок.
Он машинально покачивал на длинном шнурке свой монокль, но это замечание заставило его поднести стекло к глазу, чтобы получше увидеть разъяренное лицо сестры.
— Как странно можно истолковать мои слова! — сказал он.
— Уж мне-то можешь не говорить! — леди Бакстед уже неслась во весь опор. — Чего бы ни пожелал твой драгоценный Эндимион, ты ему ни в чем не откажешь! В то время как твои сестры…
