Из груди Крюгера вырвался протяжный стон. Он чувствовал, что сейчас его плоть развалится на сотни дымящихся бифштексов. Эта дьявольская музыка поджаривала его, словно на адском огне.
Фредди вжался в спинку кресла и зажмурился, готовясь в очередной раз принять мучительную смерть.
Но тут, когда он уже физически ощущал, как от костей его скелета отделяется мясо, музыка смолкла.
Руки призрака как две порывистые чайки в последний раз оторвались от клавиш и спокойно опустились на колени. Какое-то мгновение Эрик Деслер сидел неподвижно, вслушиваясь в умирающее эхо, которое, затихая, билось о стены и колыхало огоньки свечей. Затем обернулся к своему единственному слушателю.
Фредди Крюгер являл собой жалкое зрелище. Перекошенное лицо, полубезумные глаза, ищущие на потолке неизвестно что; пена у рта, трясущийся подбородок, дрожащие руки, рассеянно водящие по груди смятой шляпой.
— Вам понравилось? — тихо спросил Призрак Оперы. Его голос дрогнул от волнения.
— Что это было? — пробормотал Фредди, едва ворочая распухшим языком.
— Вы потрясены?
— А? Что?
— Я спрашиваю, вы потрясены?
— Чем? — тупо проговорил Крюгер, машинально расправляя шляпу.
Призрак Оперы был готов разрыдаться в самоупоении.
— Это был «Торжествующий Дон Жуан», — сказал он.
— Где? — спросил Фредди.
— Что? — не понял Эрик.
— Этот Дон Жуан, о котором вы говорите.
Призрак хрипло рассмеялся.
— Он в моей музыке. Я вложил в нее всю мою потерянную душу. Мою любовь, мою страсть, мои страдания. О Кристина! — вдруг воскликнул Эрик, сложив пальцы в замок, и прижал руки к груди. Глядя поверх головы Крюгера, он зашептал скорбным и нежным голосом: — О Кристина, меня душат слезы отчаяния. Вы должны любить меня. Забудьте об этих продажных импресарио, об этих режиссерах, съедаемых похотью, об этих поклонниках, не стоящих даже пылинки с кончика вашей туфельки…
Увещевания призрака были столь убедительны, что Фредди оглянулся, решив, что таинственная Кристина успела незаметно войти в зал.
Но они по-прежнему были здесь одни.
Призрак Оперы продолжал говорить, переведя взгляд на ботинки Крюгера.
— О Кристина! Я хочу, чтобы вы стали моей женой. Я буду вашей преданной собачонкой, я буду тявкать, я буду целовать ваши ноги. — Он неожиданно рухнул на колени и пополз к Крюгеру на четвереньках. — Позвольте мне прикоснуться губами к кончикам ваших туфель, — взмолился призрак, содрогаясь от рыданий.
Наверное, впервые со времени своего рождения Фредди Крюгер почувствовал себя по-настоящему неловко. Из ушей опять повалил дым. Он не представлял, что ему делать с этим плачущим навзрыд призраком, который, не дожидаясь разрешения, принялся со страстью лобызать его давно нечищеные ботинки.
Но когда тот, осмелев, попытался закатать ему штанину, Крюгер не выдержал. Он резко вскочил, оттолкнув от себя призрака, и спрятался за спинкой кресла.
Призрак Оперы остался лежать на полу. Он приподнял голову, протянув к Крюгеру в немой мольбе руку с растопыренными пальцами.
— Протрите глаза, здесь нет никакой Кристины! — крикнул Фредди.
— Кристина… ты отвергаешь меня? — всхлипывал призрак.
— Кристина, моя любовь… моя музыка…
— Я не Кристина!! — заорал Крюгер — так, что половина свечей вокруг погасла. — Я — Фредди Крюгер! И живу я на улице Вязов! И всех соседей своих я перерезал! А мама у меня монашка!
В слезящихся глазах Эрика появились проблески рассудка. Он шумно втянул носом воздух. Потом с интересом посмотрел на беснующегося Крюгера, который продолжал что-то выкрикивать по поводу своей несчастной матери.
— Паленым пахнет, — пробормотал Эрик. — Что случилось? Я бредил?
— Бредили, — сердито подтвердил Крюгер, перестав кричать.
— О Кристине?
— Да.
Призрак Оперы тяжело поднялся и присел на выступ в скале.
— Простите, мсье. Я весь во власти своих безудержных страстей. Только они управляют всеми моими помыслами и поступками. — Он немного помолчал. — Знаете, мсье Крюгер, я долго за вами наблюдал, когда вы были в моей ложе. Если бы вы не разрыдались, слушая восхитительное пение Кристины, клянусь, я бы вспорол вам живот и выпустил наружу кишки. Не из вредности, нет, а хотя бы за то, что вы изрезали мне всю портьеру… И потом, эти ваши нелепые попытки сорвать премьеру — жаба изо рта Фауста, кузнечики из ушей… Я тоже порой не прочь пошутить подобным образом, но только если это не может повредить выступлению Кристины. Признаюсь, следя за вами, я вынашивал план мести. Но ваши слезы… они вас спасли.
