– Мне понравилась история вашей матери, – сказал Филипп, задумавшись, испытает ли Магали наслаждение, занимаясь любовью посреди лавандовых полей, или они разбередят у нее раны детских обид. Самому-то ему такая идея вполне импонировала. Он неизменно стремился познавать новые ароматы и ощущения. Возможно, конечно, лавандовую ночь любви надо устроить, когда разъедется толпа любопытных гостей.
– Короче говоря, Магали достались гены ее итальянской бабушки, – подвела итог Женевьева. – Ребенком она тратила все свои силы на то, чтобы пустить корни, ведь ее постоянно выдирали и пересаживали с места на место. А позже, став постарше и осознав, что укорениться не получается, она бросила свои силенки на строительство духовного мира, надежного и самодостаточного. И при всей глубине души она не хотела тратить силы на что-то более существенное.
Филипп увидел, как его молодая жена, выйдя на помощь бабушке, последовала ее примеру, видимо, представив, что в обычном положении гости попросту не заметят ни блюдо с закусками, ни ее саму, не учтя, разумеется, как трудно не заметить красавицу в кружевном свадебном платье с глубоким декольте от Живанши, из-под которого мелькали ее стройные ножки, оплетенные тонкими полосками кремового цвета, вызывающими в памяти соблазнительную воздушность нижнего белья. А выгодно подчеркивали стройность ножек вовсе не сапоги от Живанши, а блестящие ремешки высоких греческих сандалий, поскольку в Провансе царил июнь.
– Что-то более реальное, – решил уточнить он.
– Разумеется. – Женевьева кивнула. – Мы не стали бы брать в ученицы какую-нибудь зефирную размазню. Хотя, по-моему, с тех пор как она начала состязаться с вами, ее душа выросла неизмеримо. Вы стали для нее благотворным тренером.
По его губам скользнула улыбочка.
– Поймите меня правильно, тетушка Женевьева, но… я думаю, что могу полюбить вас.
Женевьева равнодушно пожала плечами.
– Вы можете любить кого угодно. Но мне хочется поддержать вас, jeune homme[150]. Мне самой вы начинаете нравится.
Он усмехнулся.
– Учитывая ваше воздействие на ее шоколад. Так держать, вы мудро не отчаивались из-за возводимым ею преград… не забывайте, что она моложе вас… но, честно говоря, я думаю, что раньше она легкомысленно относилась к своим шоколадным талантам. Она думала, что все это просто забавная игра, когда стояла на нашей кухне над ковшиками и, улыбаясь, желала себе найти местечко в жизни людей.
– Неужели она колдовала над шоколадом, просто желая найти себе место в этой жизни?
– Естественно, да. А разве не так же поступаете вы, когда придумываете свои пирожные? Нет, разумеется, мысли ее выражались не столь откровенно. Глядя на нее, можно сказать, что она несгибаемая гордячка, и ей никто не нужен. Желая людям счастья, свободы, уверенности в себе, она просто притворялась, что ее совсем не волнует, оценят ли они ее по достоинству или почувствуют потребность в общении с ней. Но когда появились вы, ей пришлось отбросить притворство и начать вкладывать в шоколад душу.
Он испытующе посмотрел на новоявленную родственницу, чувствуя искреннее любопытство.
– Тетушка Женевьева, а вы действительно верите, что ваша троица может магически воздействовать на людей? Ну, вроде как… превращать мужчин в диких животных?
Женевьева пожала плечами.
– Это зависит от того, кому необходима радикальная трансформация. В вашем случае…
– Я знаю, знаю. – Улыбка веселым ураганом разнеслась по всему его телу, когда он заметил, что Магали, спустившись на лужайку, зашагала к нему. – Меня превратить ничего не стоило.
– Я вовсе не это хотела сказать, – возразила Женевьева тем суровым тоном, которым реагировала на его излишнюю самоуверенность. – Или вы пропустили мимо ушей мои слова о тренере? В вашем случае трансформация затронула Магали, ведь ей пришлось задействовать все силы своей души.
Он усмехнулся, склоняясь к той мысли, что Магали способна превзойти самое себя, желая превратить его в своего идеального рыцаря.
Осиана скатилась с дядюшки и, подбежав к новобрачной, погладила воздушный подол ее юбки.
– Хотя я заметила, что смирения вы так и не обрели, не так ли? – сухо заметила Женевьева.
