Франц, дружочек… - страница 11

Знаешь, я очень тронут твоей заботой. Не знаю даже, как выразить свои чувства. Единственное, увы, что я могу сделать, это время от времени посылать тебе стихотворение. Когда-нибудь… (Какой ужас! Я уже начинаю думать о том, что будет когда-нибудь!)

Тюрле написал мне милое письмо. Я ответил ему милым письмом. От Дюбуа — ничего. Да занимается ли он вообще моим делом?

Я знаю, Жан Декарнен симпатичный парень, но до чего нерасторопный!

Сегодня утром на повороте лестницы я столкнулся нос к носу с Богоматерью цветов. Я прижался к стене, и она разверзлась, чтобы меня спрятать. Он прошел мимо, волоча позади себя двадцатиметровый золотой атласный шлейф. На груди у него чахнет орел (татуировка). С его первоначального облика скоро спадут струпья. Он будет запечатлен для вечности[39].

Несмотря ни на что, старик, я подыхаю с голоду. До какой жизни нас довели!

Истинно настали времена, когда «Волки питаются ветром»[40].

Описывать камеру не разрешается, а жаль. Вообрази худшее.

Пиши. И пусть другие пишут.

Целуй меня, как я тебя.

Твой навеки.

Жан Жене.

23 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте. На внутренней стороне конверта: Жене Жан, 5/32.

Дорогой Франц,

Спешу сообщить тебе, что получил передачу. Последнее время чувствую себя очень усталым, оттого что много предавался литературным упражнениям. Закончил довольно длинную поэму (300 строк), пошлю ее тебе на неделе. От тебя требуется следующее: прочитать поэму и, если сочтешь ее достойной, отдать немедленно Деноэлю, ему я тоже пишу… Если же увидишь, что где-то не клеится, отнеси ее с замечаниями мэтру Аното, улица Верней, 13, тел. Lit. 54–10; он мне передаст. Это коллега Гарсона. Кстати, что от него слышно? Но закончим сначала со стихами. Должен сказать тебе, что это своего рода продолжение «Смертника». Я старательно избегал вычурных образов и, главное, скабрезности. Теперь я в страхе, потому что не знаю, чего стоят мои творения, если очистить их от привычной порнографии. Я трепещу, потому что боюсь показаться скучным. В общем, сам увидишь.

Надо сказать Деноэлю, чтобы печатал как можно скорей. Это не должно занять у него много времени. Я сам получил тираж и набор («Смертника») через неделю, за десять дней все было готово. У Деноэля своя типография, значит, он может издать очень быстро. Если, конечно, согласится.

Аното говорит, что, если бы обо мне напечатали статью, это было бы полезно. Сделай что сможешь, это мне очень пригодится.

Получил ли ты деньги за книги?

Виделся ли с Дюбуа, Деноэлем или только с Гарсоном? Напиши обо всем.

У меня по-прежнему нет мыла. О чем только думает Декарнен?

Спасибо за бумагу. Теперь хватит.

Когда прочитаешь поэму («Похоронный марш»), увидишь, как я хорошо поработал, даже если не получилось, не забывай, что одновременно я закончил еще четыре: «Ребенок Вдруг», «Матрос 1», «Матрос 2» и «Тюрьма»!

С сегодняшнего вечера впрягаюсь в большую работу — берусь за «Обнаженного воина», собираюсь написать его александрийским стихом.

Чтобы вознаградить меня за усердный труд на прошлой неделе и на время избавить от голодных мук, скажи Жану, пусть расстарается, когда будет готовить передачу во вторник. Поверь, моя жизнь чудовищна. Никакого лечения от почек я не получаю. Пусть достанет немного масла, мяса и сахару. Пойдет все. Хватает ли у него денег? (Он может израсходовать положенные три кило.)

Больше писем ни от кого не получал, ни от Жанно, ни от Жана. Правда, это меня не очень удивляет, ведь они должны были заехать в Эвиан и только потом, неизвестно когда, вернуться в Париж. Известно ли тебе что-нибудь об их возвращении?

Я слышал, что «Мухи» провалились. Ты видел?

Пиши скорее, хочется с тобой поболтать.

Как только получишь поэму, черкни, не терпится узнать твое мнение. Скажешь, если что не клеится. Мне, сам знаешь, трудно разобраться, где плохо, где — нет!

В камере становится все тошнотворней. Знал бы ты, мой любезный друг, сколько кретинов сидят в тюрьме! Так и от порока отвратят!

Больше писать сил нет. Я измучен бессонницей и каторжной работой. Заснул полпятого, а встал в семь. Так будет все время, пока я здесь. Мне кажется, что некоторым людям — поэтам, провидцам — всегда спится плохо. Их разум словно бы не желает выключаться. Вокруг меня все эти хари, продрыхнув целый день, заваливаются на ночь, когда солнце еще не село.