Я прошел к самому дальнему столу: возле одиноко сидевшего мужчины места было достаточно.
Держаться я старался непринужденно, но и сам чувствовал, что движения мои неуклюжи, как и короткий кивок вместо приветствия.
— Вы позволите?
Как только я это произнес, монотонное жужжание голосов оборвалось. Корчму заполнила гнетущая тишина.
Собрав все силы, я посмотрел на сидевшего передо мной мужчину, но ничего по его виду не понял, а только почувствовал, как в спину мне впились колючие взгляды.
Мужчина в замешательстве, если не в панике, кивнул и при этом отодвинулся подальше, хотя на длинной скамье рядом с ним вполне уместились бы еще трое.
Я сел. Краешком глаза я видел белое пятно передника корчмаря и заметил, как оно двинулось в мою сторону. Тотчас, словно по сигналу, тишина сменилась прежним приглушенным жужжанием.
Корчмарь подошел, и я раньше почувствовал, чем увидел, какой это был исполин. Взгляд мой медленно поднялся к его рукам, сложенным на могучей, размером с кузнечные мехи, груди, затем — к лицу. Оно поразило меня. Уму непостижимо, как мог я сразу, еще с порога, не заметить красоту этого будто вытесанного из каменной глыбы лица, почему разглядел ее только теперь, когда здоровяк корчмарь стоял в двух шагах от меня. Я не слишком-то чувствителен к мужской красоте, но подобного лица, привлекательного своей странной смесью грубости и утонченности, мне еще видеть не доводилось.
Голос его был под стать фигуре. Казалось, я не ушами, а резонирующими костями слышу его хрипловатый бас.
— Вы нездешний?
Тон его не был враждебным; скорее, своим вопросом он как бы избавлял меня от какого-то бремени или по крайней мере извинял за некую совершенную мной грубую ошибку.
Я молча кивнул и, словно зачарованный, не отрывал от него глаз.
— Есть будете или пить? — вновь раздалось у меня в костях.
— Когда построили этот постоялый двор? — спросил я вместо ответа.
— Давно, — сказал он и, заметив мой изумленный взгляд, добавил: — Очень давно.
В голосе его теперь слышалось раздражение, ему явно не хотелось затрагивать эту тему.
— Один фрёч[1],- поспешно сказал я.
— У меня только чистое вино.
— Тогда чистого.
Внезапно я услышал робкий, умоляющий шепот, тихий, как мышиный писк:
— И мне.
Я обернулся к своему соседу, но он сидел, отодвинувшись к самому краю скамьи, и не глядел в мою сторону. Тем не менее шепот мог исходить только от него, потому что корчмарь с заметным пренебрежением спросил:
— И ему?
В корчме вдруг опять стало тихо, и я снова почувствовал, что все смотрят мне в спину. Я медленно перевел взгляд с корчмаря на соседа. Он сидел сгорбившись, и было заметно, как мышцы его судорожно напряглись, будто от моего ответа зависела его жизнь.
— И ему, — дрогнувшим голосом сказал я.
Корчмарь кивнул, и в комнате вновь стало шумно. Сосед облегченно вздохнул, мышцы его расслабились, но на меня он так и не посмотрел.
Минуты не прошло, как вино уже было на столе. Корчмарь принес его в каком-то диковинном, похожем на античный, кувшине, обожженном до черноты, а рядом поставил пару обычных трактирных стаканов.
— Может, съедите чего? — дружелюбно спросил он.
— Если холодное, то лучше уж не надо, — сказал я, наполняя оба стакана до краев тягучим янтарным вином.
— Есть дичь, рыба, — предложил корчмарь. — Что прикажете?
— Времени у меня мало, спешу.
— Через пять минут все будет готово, — улыбнулся он.
От этой улыбки на душе у меня сразу сделалось весело, и я подумал, что не прощу себе, если уйду, так и не отведав здешней кухни.
— А рыба у вас какая?
— Любая, что водится в Шеде.
— И карликовый сом?
— Сколько угодно.
— Ну, разве что его…
Корчмарь тотчас исчез.
Один из стаканов я подвинул соседу.
— Ваше здоровье, — сказал я, поднимая свой, и с удивлением заметил, что обращаюсь к нему вроде как свысока.
Он жадно схватил стакан, обернулся, и я впервые мог разглядеть его. Это был тщедушный мужичок с рыжеватыми волосами. Кожа на его морщинистом лице повсюду, за исключением выпуклых желваков, намертво прилипла к кости; всю правую половину лица ему когда-то давно обожгло взорвавшимся порохом, и теперь она была усеяна черными крапинками и свищами, особенно густо теснившимися на лбу и вокруг глаза. Одна из крупинок попала в глазной белок и чернела там, вызывая одновременно жалость и страх.
