Он спросил, работала ли она когда-нибудь. Она сказала, что нет, но это ничего, потому что она никогда и не хотела работать. У нее есть диплом бухгалтера, но бухгалтерия – это ужасно скучно. Ей нравится дизайн костюмов, но туда, судя по всему, очень трудно пробиться. Тоби не знал, что на это отвечать.
– А у тебя есть какие-нибудь интересы? Хобби?
Она засмеялась:
– Конечно, у меня есть интересы. Я много читаю. У меня есть хобби. В прошлом году я прошла курс рисования в Метрополитен-музее. Там было интересно; нам все время рассказывали про тени. Я думаю еще пройти курс живописи.
Тоби никак не мог придумать связанный с этим вопрос, который не звучал бы снисходительно. Потому что, если честно, именно так он себя и чувствовал по отношению к ней. Снисходительно.
– Это что-то, – сказала она.
– Ну и как тебе?
– Страшно. И еще – как будто так и надо.
Она потянулась через стол и взяла его за руку. Он сжал ее пальцы в ответ. Он никогда не замечал, что у нее такие волосатые руки. Темные густые волосы ближе к запястью становились жесткими, как у мужчины.
Он попытался смотреть ей в глаза, но вдруг понял, что она ему неприятна. Что он здесь делает? Что же ему в ней раньше так нравилось? Она говорила – нескончаемый пресный поток поверхностной болтовни: Париж, уроки танцев, которые она подумывает брать. Он кивал и ел, но до конца обеда не сказал ни слова, и она тоже замолчала. Она уловила его раздражение, снова растерялась и застеснялась. Его уколола совесть, но солнечный свет – это дело такое: он показывает то, чего ты в темноте не видел.
Во всяком случае, так мысленно говорил себе Тоби, пока они прощались. Они встали на тротуаре, он потряс ее руку и показал пальцем на телефон, притворяясь, что его срочно вызывают в больницу. Быстро двинулся в сторону, противоположную ее зданию, и не остановился, пока не завернул за угол.
– Так что же случилось? – спросила я Тоби по телефону. Мне очень понравилась история Нагид – пленницы, которая пытается обрести свободу, тайно трахая у себя в квартире первых попавшихся мужчин. Это было как неприличная волшебная сказка.
– Она просто оказалась не такой, какой я ее считал, – сказал он.
– А какой?
– Обыкновенной.
Я ехала в город. Поезд вот-вот должен был войти в туннель.
– Мне надо бежать, – сказала я.
– Хорошо, потом поговорим.
– Скажи, а ты никогда не думал, что ты большая сволочь?
Но он меня уже не слышал. Я столкнулась с Рэйчел вчера, а сегодня снова поехала в город, чтобы отвести ее к врачу. Врач сказал, что с ней все в порядке, она просто обезвожена и сильно утомлена. Он подержал ее под капельницей, а потом отправил домой, снабдив антидепрессантами и снотворным.
– И это всё? – спросила я.
– Ну, похоже, ей нужен хороший психотерапевт. Но в остальном она здорова.
Я привела ее обратно домой и снова присела на кровать. В компьютере оставались открытыми страницы лос-анджелесских риелторов.
Позвонили в дверь. В квартиру вошла усталая молодая женщина – Симона, ассистентка Рэйчел, – с охапкой коричневых картонных папок.
– Нужно все это подписать, – сказала Симона. – И спланировать вашу следующую неделю.
Рэйчел встала, чтобы найти ручку, которая всегда приносила ей удачу.
– Как вы там были без нее? – спросила я.
– Просто катастрофа. Мне удалось почти всех убедить, что у нее в семье произошло несчастье и ее нельзя беспокоить.
– Но у нее ничего не произошло.
– Да, но это единственная причина, по которой люди могут такое простить.
– Надеюсь, она ценит вашу преданность, – сказала я.
– Вы знаете, мне кажется, она не думает о людях в таком ключе. Она думает только о том, что у нее перед глазами в данный момент.
Симона ушла с подписанными бумагами. Рэйчел попросила меня остаться еще ненадолго. Она сказала, что возвращается на работу. Она слишком много пропустила. Ей нужно проверить, как поживают все ее клиенты, но самое главное – выспаться на неделю вперед, чтобы вернуться в свою жизнь и попытаться исправить хотя бы то, что можно исправить. Она прочла в журнале Variety, что Алехандра возвращается в «Альфуз». Она не могла этого допустить.
– Я приведу себя в порядок, и тогда позвоню детям.
