Демосфен, несомненно, прекрасно понимал, что Филипп сочтет эти поправки, особенно те, которые предложил сам Демосфен, неприемлемыми. Также нет никаких сомнений и в том, что влияние Филократа сильно пошатнулось, раз уж Демосфен сумел убедить афинян одобрить его предложения. Вскоре Филократ предстанет перед судом. Очевидно, афинский оратор выбрал не самый достойный способ добиться своих целей и выдвигал против Филиппа голословные обвинения. Но и сам Филипп был довольно непоследователен в отношениях с Афинами и, безусловно, был готов на все ради собственной выгоды. В 346 году он наотрез отверг предложение о всеобщем мире, и теперь, всего лишь два года спустя, афиняне должны были с подозрением отнестись к его резкой смене позиции. Вполне можно понять желание Демосфена защитить город от возможного очередного коварства Филиппа.
Кроме того, Демосфен осознавал, что Афины не могут победить Македонию, полагаясь лишь на свои силы, и поэтому предпринял энергичные попытки собрать коалицию греческих государств (включая Фивы), которая смогла бы положить конец македонской угрозе. Союзником Афин в борьбе с Филиппом могла быть и Персия: интересно, что, прося греков о помощи, персидский царь не обратился с той же просьбой к Филиппу. Возможно, он видел в Македонии потенциальную опасность для Персидской державы. К несчастью для Демосфена, в конечном итоге выяснилось, что он неверно представлял себе соотношение сил в Средней Греции, и в 340 году, вследствие его политики, Афины ввязались в войну, которую были не в состоянии выиграть.
Хотя Пифон уже уехал из Афин в Пеллу, чтобы сообщить Филиппу о решении Народного Собрания, афиняне послали к царю официальное посольство во главе с Гегесиппом. Вероятно, оно отправилось в путь в конце 344 года. Конечно, Филипп не мог согласиться с предложениями, имевшими целью восстановить влияние Афин в Фракийском Херсонесе. Во-первых, это создавало бы угрозу для безопасности самой Македонии, а во-вторых, вероятно, в то время Филипп уже готовился к походу на фракийцев, собираясь присоединить Фракию к своей империи. Он также не мог позволить другим участникам мирного договора последовать примеру Афин и потребовать возвращения их бывших владений: это означало бы, например, восстановление городов Халкидики. Вероятно, он вышел из себя, когда в ответ на его согласие отдать Галоннес афинянам Гегесипп заявил, что он не может «отдать» остров, а только его «вернуть», так как он принадлежит Афинам, а не Филиппу.[461] Не в силах вытерпеть эти безрассудные упражнения в софистике, Филипп отослал Гегесиппа из Пеллы. Демосфен получил повод с торжеством указать афинянам на то, что македонский царь вновь проявил свою ненадежность. Афинская политика, попал а в руки Демосфена.
Тем не менее Филипп не предпринял никаких действий против афинян, вероятно, приняв во внимание их отказ помогать персидскому царю. Вполне возможно, он также полагал, что быстро ухудшавшуюся ситуацию еще можно было поправить. Наступил 343 год. В этом году фокейцы начали выплачивать штраф, но важнейшими событиями этого года стали два судебных разбирательства, которые велись в Афинах. Они дают нам понять, каковы были в те времена настроения афинян. Первым был суд над Филократом, которого Гиперид, «лучший из ораторов по риторскому мастерству и ненависти к македонянам»,[462] обвинил в том, что он, подкупленный Филиппом, действовал во вред общественному благу.[463] Ответчиком на втором суде выступал Эсхин, которого обвинили в недостойном поведении по время второго посольства к Филиппу.
Суть обвинений против Филократа заключалась в том, что якобы тот в 346 году предложил принять условия Филиппа и заключить с ним мир и союз за взятку от македонского царя и причинив тем самым вред государству. Конечно, это было чисто политическое обвинение, поскольку в то время, о котором шла речь, Народное Собрание по собственной воле решило принять предложения Филократа. Столь же голословными были и обвинения во взяточничестве. Филипп действительно раздавал подарки афинским послам (и Филократ был лишь одним из членов посольства), когда они были при его дворе. Дары были неотъемлемой частью греческой дипломатии, и отказ был бы нарушением приличий. Однако между получением даров в качестве члена посольства и подкупом за предательство интересов родины лежала тонкая грань,
