Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 138
На основании всех этих брошюр я попытаюсь в настоящей главе представить возможно полное воззрение гугенотов на отношение подданных к власти, на лучшую форму правления и т. п. Слишком много ошибочных взглядов существует в исторической литературе относительно характера теоретических мнений гугенотов, слишком узко и односторонне объясняли их[1112], а отсюда объясняли и смысл, и характер всей борьбы партии с королевской властью, чтобы можно было обойти эту сторону вопроса, на которой обыкновенно останавливаются меньше всего, несмотря на ее важное значение. Если допустить, что излагаемые в этих брошюрах теории были разделяемы всеми гугенотами, — значит впасть в сильную ошибку; то не меньшею, если даже не большею ошибкою будет и то, если исследователь сочтет их за мнения отдельных лиц[1113]. То были мнения наиболее могущественного элемента партии, мнения, составлявшие его profession de foi, правда, значительно, как увидим, видоизменяемые под влиянием обстоятельств вследствие необходимости найти опору в буржуазии, но все-таки в основных чертах своих сохранившие тот характер, каким отличалось и то сословие, в пользу которого они были составлены. Поэтому-то, они служат наилучшим средством уяснить и определить цель и характер борьбы, а равным образом и стремления знати как могущественнейшего и заправляющего элемента партии, так как они не были чем-либо созданным досужею фантазиею, а вытекали логически из жизни, из выработанных еще прежде воззрений и постоянно влияли на поведение вождей партии, сообразовавшихся в своих действиях с основными началами их же теорий. Один тот факт, что жизнь и теория сходились вместе, что основные начала и организации, и теорий представляют полное тождество, лучше всего доказывает, что эти теории разделялись многими, а не составляли принадлежность отдельных умов.
Исходный пункт теории лежал в условиях времени и обнимал интересы всей партии, всех ее элементов, — дальнейшее развитие переходило уже на почву интересов знати, к которым прилаживались и интересы других сословий.
Король издал эдикт о том, что лишь одна католическая религия должна существовать в его государстве, и составил с этою целью формулу отречения от ереси, формулу, которую обязаны были подписать все гугеноты, т. е. другими словами, они обязаны были сделаться папистами, идолопоклонниками.
Вправе ли король потребовать этого у подданных, обязаны ли подданные повиноваться подобным приказаниям?
Подобный вопрос уже был однажды выдвинут на сцену и выдвинут благодаря отказу королевской власти поддерживать реформу. Его затронул Кальвин, но не разрешил вполне, как не разрешили и его последователи. Теперь, в 1572 г., его выдвигали вновь и выдвигали вследствие более резких и решительных требований со стороны власти. Зато и ответ стал вполне ясен для гугенотов, и они не впали вновь в то противоречие, в которое впал Кальвин, когда запрещал «верным» подымать оружие против короля.
На земле нет власти, — так говорили теперь гугеноты, — которой должно было бы повиноваться безусловно, потому что не всегда требует она лишь того, что справедливо, что согласно с религией[1114]. Неизменна и справедлива одна только воля Божия[1115]. Власть свою на земле Бог передает королям, которые являются как бы его делегатами. Но он не отказывается от нее: он один-единственный владыка и повелитель всего сущего; короли же не более, как его вассалы, которым он вручил меч с тем, чтобы они блюли закон его. А по феодальному праву вассал получает приказания от сюзерена и должен выполнять их. Если он нарушит их, то лишается своих прав