— За жизнь?
— Нет, за жизнь потом. Сперва за твою жену.
— О, Зося!
За Зоею пан Казимир ещё одолел кубок, а вот за жизнь уже не потянул. Под стол, правда не свалился, но благополучно заснул, сронив кудри на осетровые объедки.
Когда Голицын и Чарторыйский воротились с осмотра коллекций князя, бодрствовал за столом только Тяпкин.
— О-о, как нехорошо, — наморщился Чарторыйский, увидев своего коллегу спящим в рыбных объедках.
— Ничего, ничего. Это бывает, — успокоил его Голицын. — Я позову слуг, его доставят самым изящным образом. Эй, кто там!
Явился дворецкий, вытянулся у двери.
— Позови людей, помогите пану сесть в карету, пусть отвезут откуда взяли и помогут там лечь в постель. Живо.
Два широкоплечих молодца, явившиеся в польских кунтушах, подхватили пана Сапегу и почти вынесли из зала быстро и бесшумно.
— О-о, простите, Василий Васильевич, я тоже, наверное, поеду, — сказал смущённо Чарторыйский. — Я не знаю, как благодарить вас за столь щедрый подарок.
— Ничего, пан Михаил, мы свои люди, сочтёмся, — отвечал вежливо Голицын. — Я провожу вас.
Они вышли. Тяпкин задумчиво ковырял вилкой остывшего осётра, слушал, как во дворе скрипели ворота, с тарахтеньем выезжали кареты, что-то громко наказывал князь кучерам (слов было не разобрать), но наказ, видно, был строгий.
Потом князь появился в зале, присел к столу, налил себе соку грушевого, выпил, взглянул на Тяпкина.
— Ты что сделал с Сапегой?
— Как «что»? Упоил — как на Руси положено.
— А сам почти тверёз.
— Мне, увы, нельзя было. Я себе едва поплёскивал для виду.
— Ну, вытянул?
— А то. В общем, за Киев они заломят четыреста, но уступать станут до двухсот.
— Ну это ещё ничего. Государь доволен будет.
— Как я догадываюсь, князь, и ты под Чарторыйского соломки подстелил. Наверное, вымозжил у тебя Психею. Верно?
— Верно. Как ты догадался?
— Что я, глухой. Он же тебя благодарил «за столь щедрый подарок». Пожалуйста, Василий Васильевич, если всё сладится, попроси у государя для Сапеги сорочку соболей.
— Пообещал?
— Ну а куда денешься. За секреты платить надо. Да и мы же, русские, в конце концов, на Западе за широту души ценимся. Так что не урони моей чести, князь, ибо за ней и твоя стоит, и не только твоя.
— Ладно, ладно. Скажу государю.
Переговоры шли несколько дней. И той и другой стороне надо было показать своим государям, что они не зря хлеб едят, что денно и нощно пекутся об интересах своих суверенов. И наконец в июле 1678 года был заключён договор между Россией и Польшей, что быть перемирию ещё на тринадцать лет, считая с июня 1680 года, когда должен окончиться срок Андрусовского соглашения. И было отмечено в договоре, что в грядущем оба государя будут радеть об установлении вечного мира между своими державами.
Русская сторона уступила полякам города Невль, Себеж и Велиж с уездами. За Киев платила двести тысяч московских рублей.
Не обманул Сапега Тяпкина, но зато и одарён был соболями щедро. Впрочем, и князь Чарторыйский тоже не был обижен.
А Василию Михайловичу «за великие его труды» по подсказке Голицына была подарена от государя с царских конюшен пара гнедых коней с коляской. Для царских конюшен, насчитывавших около сорока тысяч коней, это не было великой потерей, но для Василия Михайловича явилось ценным обретением.
— Ну что ж, — молвил удовлетворённо Тяпкин, оценивая подарок, — теперь будет на чём волочиться по делам государевым.
